«У тебя такие странные, удивительно выразительные глаза –
печальные и до невозможности счастливые!» -
говорят мне при встрече случайные, незнакомые люди.
Знакомые осторожно обходят меня стороной.
Еще бы! – «Мало ли что может отчебучить этот сумасшедший!» -
без труда угадывается в их бесцветных тусклых подозрительных
зрачках, запорошенных усталостью, скованных скукой…
О, эти бесконечно-бесконечные знакомые! –
Всё-то они знают, всё умеют, обо всём на свете имеют непреклонное мнение –
бесцеремонное, безоговорочное!
Но лишь одно им невдомёк: моё добровольное сумасшествие –
хрустальное до хруста опьянение,
сладкая охваченность любовью…
Ну, что мне ваша рассудочная трезвость,
о вы, вездесущие аналитики, прозекторы человеческих душ! –
для вас я не зеркало, и даже не анатомический экспонат,
а только замкнутая дверь.
Но не я, а вы сами заперли ее ржавым ключом обыденности
на амбарный замок зевающего равнодушия –
и теперь с жадным едва скрываемым любопытством
подглядываете в замочную скважину.
Тщетны эти нелепые старания, ибо я – самодостаточен,
ибо я отрешён в своём опьянении: не поразите меня и не тронете…
в отличие от той, что живёт в самой глубине моего дома-сердца.
Она разглядывает меня изнутри – не прямо, не косо, не вскользь,
но деликатно-внимательно,
и взгляд её неотстранённых глаз лучистых
исполнен со-участья и со-радости:
и этого довольно опьянённому
любовью человеку.
Но даже если заблуждаюсь я самонадеянно в последнем, -
а всё же совершенно счастлив.