СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Пора вже вигострить сокиру
Та заходиться вже будить.
Т.Г. Шевченко.
Старушке опять не хватало
на полбулки хлеба,
А совесть не позволяла
выпрашивать мелочь…
О, Боже, избавь от страданья и мук
эту бедную немочь,
И душу в раю посели
среди синего неба.
Старик хочет кушать – он роется
в мусорном баке.
Ему нет цены: давно ничего
он не стоит.
Но вряд ли нам, сытым, его
упрекать в этом стоит,
Что ест он с помойки, подобно
бродячей собаке.
А кто-то из них помнит голод
еще в 33-м
И в 47-м, Бухенвальд,
Ленинград и блокаду,
А кто-то на фронте из них получал
ордена и награды…
За то, чтоб подохнуть в подвале
в 2003–м?
Где в том же подвале, на трубах
зимой беспризорник,
Наевшись ворованных вафель в ларьке
и еще шоколада,
Спит с детской улыбкой на грязном лице
чье-то чадо,
Которого завтра с поличным в милицию
сдаст местный дворник.
Потом спец. приемник стальною
обтянутый сетью,
А может Дет. дом и высокий
забор интерната…
Поломана жизнь, как плитка
того шоколада,
Что дал половину БОМЖу перед тем, как тот
встретился с смертью.
В центре города, рядом с помойкой,
у брошенной стройки
Стрелки-сходки, стрельба и
бетоном залитые трупы:
Результаты работы крутой
и укуренной группы
По оплате за “крышу” долгов,
плюс процент неустойки.
Там же, рядом с помойкой, огромные
высятся банки,
Кафе и отели-мотели,
и евро-палаты,
Вайт-хаус - шик-блеск: депутаты
сидят, демократы
Купившие град, а за городом –
виллы и замки.
У них все в руках: и машины
и авто-заправки,
Фирмы, бары, заводы,
стомат-кабинеты.
Даже платные есть на вокзалах
у них туалеты.
Вместо детских площадок -
огромные автостоянки.
Уйма краденных денег моментально
меняет хозяев,
Постоянно кочуя в карманах
от жулика к вору,
Все жирней и жирней кровожадную
делая свору,
Все быстрей и быстрей превращая
людей в негодяев.
Каждый сраный начальник норовит
запихнуть за две щеки
И набить себе брюхо, и жене,
и таким же детишкам:
Дочку в Лондон рожать и туда же
учиться сынишку,
Полагая, что “баксы” уйдут не на шлюх,
а на те же уроки.
И в 14 лет пару штук
раздолбав иномарок,
А в 16, повторно, в тайне от папы,
он избавился от гонореи,
Что ко Дню Валентина в подъезде,
прижав к батарее,
Получил от соседки по парте на праздник
влюбленных в подарок.
И в деревне все та же картина,
но здесь еще хлеще:
Когда нет работы и вечером
нечем заняться,
Остается украсть и продать, и потом
самогону нажраться,
Полагая, что станет немного
от этого легче.
Но под утро окажется, вдруг,
что пришел участковый
И писал протокол за «гоп-стоп»
и за клуб с мордобоем.
И уже 18, не шагать тебе
в Армии строем,
Да солдатский мундир и ремень
не носить тебе новый.
Но не хватит чернил, чтобы дальше
писать, изощряясь:
Лишь слепой не увидит того,
что творится с ним рядом.
И отчаяньем жизнь переполнена,
будто бы ядом…
Только вырваться злость из груди
на наружу пыталась.
Кто нам всем виноват, если все мы
во всем виноваты?!
Если каждый молчит, если каждый
чего-то боится?!
Если каждый все ждет, что бардак
сам собой прекратится?!
Если всем безразлично и у всех
только „крайние хаты”…
Так жить дальше нельзя! Пора выдать
давно пулеметы!
Чтоб не грелись стволы, - по четыре АК
в одни руки.
Не успеют уйти за рубеж
с наворованным, суки!
Толстосумов к стене! Пришло время
свести с ними счеты!