На истертых полностью ступенях
Он молился, стоя на коленях,
Не входя в величественный храм,
Еле слышен собственный хорал.
Да, его рукой слова и ноты,
Кто похвалит, скажет тут же – но, ты,
Я писал, а диктовал Господь –
Видел Он во мне всего лишь плоть.
Предпочтенье все же отдал мне он,
Присмотрелся к каждому – нет, не он.
Что-то есть во мне, а что-то нет,
Может только Он мне дать ответ.
Много лет я размышлял над этим –
Не был музыкантом и поэтом.
Мне казалось грешная душа
Господу средь многих подошла.
Не найдешь в ней капельки гордыни,
С детства я такой, таким родили.
В храм я не вхожу – глазят – горжусь:
Златоусту не пора бы бюст.
И стою я здесь, помня наизусть.