http://stihi.ru/2011/05/19/5059
Ах, Винсент,
Коряво, грубо
Выверчены дерева,
Но небес твоих голуба
Голубинно голуба!
мая 19, 2011
елена нижний рейн
шарлотт, северная каролина
Винсент Ван Гог. Цветущая ветка миндаля. Сан-Реми, март 1890
Холст, масло, 77х92. Музей Ван Гога, Амстердам
Время написания этой картины - последний год жизни Ван Гога. Он на лечении в Сан-Реми, в психиатрической клинике. Его мучают приступы болезни. После лечения художник переезжает в в Овер-на-Уазе в окрестностях Парижа. Винсент пишет удивительные, полные жизни работы, будто самый счастливый, здоровый и молодой человек на свете...
27 июля 1890 года Ван Гог отправляется работать на пленэре. Возвращается подавленный, сам не свой. Признается, что стрелял в себя из пистолета (оружие так никогда и не будет найдено). Срочно прибывает доктор Гаше, брат Тео торопится ему на помощь, но в ночь на 29 июля в возрасте тридцати семи лет Винсент Ван Гог умирает.
Я привожу пару писем Ван Гога к брату Теодору, который всю жизнь помогает Винсенту во всем, понимает его Дар, делает все возможное, чтобы выставлять и продавать его картины. Покупает для Винсента краски и кисти, ищет ему врача, оплачивает пребывание в клинике для душевнобольных, поддерживает брата материально и духовно. Теодор не прожил и года после смерти брата.
Первое письмо - о том, что работа для Винсента - это жизнь, это то, что дает силы перебороть болезнь, вернее жить сквозь нее. Второе - об этой картине, о цветущих ветках миндаля... В конце - отрывки из последних писем Ван Гога брату Теодору.
"
ВИНСЕНТ ВАН ГОГ. ПИСЬМА К БРАТУ ТЕО. 1890. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ
Январь 1890
Я никогда в жизни не работал так спокойно, как над этими последними полотнами; надеюсь, что ты получишь некоторые из них одновременно с этим письмом. Однако вслед за тем мною на мгновение овладело отчаяние.
Но, поскольку последний приступ длился всего неделю, считаю бессмысленным все время думать о том, что он может возобновиться. Во-первых, это не обязательно; во-вторых, предугадать, когда и как он наступит, все равно нельзя.
Следовательно, надо как ни в чем не бывало по мере сил продолжать работу. Скоро я получу возможность в более или менее теплые дни выходить на улицу и попытаюсь закончить все, что начато мною здесь.
Чтобы дать представление о Провансе, мне необходимо написать еще несколько полотен с горами и кипарисами.
Это будут вещи того же типа, что «Овраг» и горы с дорогой на переднем плане, - в особенности «Овраг», который я покамест не отсылаю тебе, потому что он не просох.
У меня готов также вид парка при убежище - сосны. Я убил массу времени, присматриваясь к характеру сосен, кипарисов и т. д. в здешнем прозрачном воздухе. Во всех них есть неизменные линии, которые встречаешь на каждом шагу.
Бесспорно, в истекшем году приступы начинались у меня в самое разное время; однако в нормальное состояние я постепенно приходил лишь тогда, когда начинал работать. Вероятно, так будет и в следующий раз. Изменить что-либо мы бессильны, следовательно, будем держаться так, словно ничего не происходит.
Было бы бесконечно хуже, если бы я опустился до состояния моих товарищей по несчастью, которые ничего не делают по целым дням, неделям, месяцам, годам, как я уже не раз писал тебе и повторял г-ну Саллю, уговаривая его не настаивать на помещении меня в это убежище.
Только работа помогает мне в какой-то степени сохранять самообладание и надежду когда-нибудь вырваться отсюда.
Середина апреля 1890
------------------------------
Сегодня попытался прочесть полученные письма, но ничего не понял - голова еще не работает достаточно ясно... Правда, она не болит, но я совершенно отупел. Должен тебе сказать, что такое бывает и с другими, кто, как я, непрерывно работал в течение долгого периода, а затем внезапно был осужден на бесплодие. Сидя в четырех стенах, много нового не узнаешь; однако здесь, во всяком случае, можно убедиться, что бывают люди, которым нельзя разгуливать на свободе как ни в чем не бывало. Теперь я оставил всякую надежду, даже совсем отказался от нее. Может быть, может быть, я действительно вылечусь, если поживу немножко в деревне. Работа шла успешно, последнее свое полотно «Цветущая ветка» - ты его увидишь - я сделал, пожалуй, лучше и тщательнее, чем все предыдущие: оно написано спокойным, более уверенным, чем обычно, мазком.
И на другое же утро я стал конченым человеком, превратился в скотину. Это трудно понять, но, увы, это так. Мне страшно хочется вновь приняться за работу, но даже Гоген пишет, что он, хоть у него крепкое здоровье, отчаялся и не знает, выдержит ли он и дальше. Ведь такие истории часто случаются с художниками, верно? Бедный мой брат, принимай вещи, как они есть, и не убивайся из-за меня: сознание того, что с тобой и у тебя дома все в порядке, поддержит и ободрит меня гораздо больше, чем ты думаешь. Может быть, после тяжелых испытаний и для меня наступят более ясные дни. Пока что собираюсь в скором времени отправить тебе новые полотна...
Когда поуспокоюсь, опять перечитаю письма и завтра или послезавтра напишу снова.
30 июня 1890
...
Последние дни я усиленно работал, написал четыре этюда и сделал два рисунка, один из которых - виноградник с фигурой крестьянки - вскоре пришлю.
Собираюсь сделать из него большую картину. Я думаю, мы никоим образом не можем рассчитывать на доктора Гаше. Во-первых, он болен еще сильнее, чем я, или, скажем, так же, как я. А когда слепой ведет слепого, разве они оба не упадут в яму? Не знаю, что и сказать. Мой последний ужасный приступ был в значительной мере вызван близостью остальных пациентов; да, заточение раздавило меня, а старик Пейрон не обратил на это ни малейшего внимания, предоставив мне прозябать вместе с безнадежно больными.
29 июля 1890.
Письмо, которое было при нем. Последнее письмо
Хотел бы написать тебе о многом, но чувствую, что это бесполезно.
Художники, что бы они при этом ни думали, инстинктивно воздерживаются от споров о современном состоянии торговли картинами.
В сущности, говорить за нас должны наши полотна. Да, дорогой мой брат, я всегда твердил тебе и теперь повторяю еще раз, со всей серьезностью, на какую способна упорная сосредоточенная работа мысли, - повторяю еще раз, что никогда не буду считать тебя обычным торговцем картинами Коро. Через меня ты принимал участие в создании кое-каких полотен, которые даже в бурю сохраняют спокойствие. Мы создали их, и они существуют, а это самое главное, что я хотел тебе сказать в момент относительного кризиса, в момент, когда предельно натянуты отношения между торговцами картинами умерших художников и торговцами картинами живых художников.
Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка, это так. Но ты-то, насколько мне известно, не принадлежишь к числу торговцев людьми и умеешь стать на сторону правого, так как поступаешь действительно по-человечески. Но что поделаешь?!
"