Когда миллионы домов свою повесть
Стучали одной телеграммой в обед,
Я встретил печально идущую совесть,
Чужую. Обидно, семнадцать ей лет.
Она одиноко склонилась как свечка
Над плёнкою тонкой огромной реки.
Одна. Заблудилась как будто овечка.
Споткнулась, но только подать ей руки
Никто не хотел. Порвала свою нитку—
Рассыпались бусы, и снег мелкий шёл,
Невольно зажглась яркой краской улыбка,
Когда помог встать и в сторонку отвёл.
Мы шли по мосту, и поведала вскоре,
Что вредной хозяйка да жадной была,
Людей не терпела как вид. Вот так горе:
В союзе с тоскою её прогнала.
Помочь захотел и, окинув мост взором,
Собрал ей на бусы неона огни,
Горячие, словно костёр на просторе,
Холодные, как пролетевшие дни.
И, выбросив мелочи горсть из кармана,
В порыве веселья, большой простоты,
Упали в ладонь две звезды из тумана,
Пусть девушке серьги покров темноты
Подарит, и я буду рад отогреть,
Пусть совесть имею свою— двух не станет.
Вы выгнали совесть, чтоб ей умереть,
Останется здесь! Человеком лишь станет…