Приходите к моему, отравленному презрительным ядом - сердцу, обворожительная незнакомка, на закате жизненных лет, когда уже голос измученный пылью существования, сорвавшись с чугунной скалы, упадет, и станет неторопливо плыть по ледяному течению холодноватых картин Рериха в царство мертвых. Я буду все ровно его любить, ведь он рождался для меня. Как сейчас помню его усталую, неутомимую меланхолию, тягучею, словно резинка в белоснежных зубах радостного ребенка.
Прилетайте благовонной бабочкой июля после, когда полностью отдадитесь когтистому времени. И поэтому танцуйте сумасшедшее танго со своею химерою. Мелькайте невидимкою в свирепых объятьях разных мелких бесов, которые как жадные охотники повыползали из своих полузаброшеных чистилищ скуки, позабыв Данте, на поиски жгучего соблазна, покуда крылышки не подстрелил их несчастный ствол. Порхайте в миросозерцании избалованных наслаждений. Только глядите не угодите своею торжественною улыбкою в ржавую клетку высокомерия, пускай от нее будет нести загадочными ароматами давней Индии, или еще какими-то изысканными чудесами неизвестности, будет очень одиноко зимними вечерними сумерками, и даже красный язык драконьей свечи не согреет вашу душевную язву.
Подходите усталостью тихо, еле, еле пошатываясь от веселого развратника- ветра, который только что закончил кататься на детских санях прохладного воспоминания забытой печали. Помните милая, как обнаженные локоны, блестящих от мерцания трепещущих звезд, и белокурых от молочных сливок, падали на вашу гладкую грудь - нежными снежинками пленительного удовольствия? Вы тогда, наверное, были снегурочкой не такой как все остальные, не за болтливую бутылку хорошей, государственной водки, а просто так, за то, что Вы не можете быть никем другим в этом аномальном, маленьком сундучке Господа Бога.
По возможности, если будете свободной от сладострастия, подкрадитесь поздним утром, словно грабитель к моей тревожной избе. Я обязательно пущу, Ваш пьяный от своеобразия гуляний призрак, даже когда Вы войдете без глухого стука. Посажу за великолепный стол, как присаживают, отодвинув безобидный стул, дворянских женщин. Разолью в хрустальные бокалы старинное, французское шампанское; поставлю бессонную пластинку “симфонических танцев” господина Рахманинова или “персидские песни” вечно молодого Рубинштейна. Потушу задумчивым, сигаретным дымом свет, прочитав, перед вылетом на таинственную галактику мифического интима, пару смиренных страниц одухотворенной поэзии серебряного века. В которой струиться свежими ручейками ритма, заоблачный почерк господина Блока, вытекая мистическими буквами на коралловое платье рассеянного образа “Прекрасной Дамы”, и оставляя чернильное пятнышко на ее бледных и прозябающих от творческого откровения коленях. Там же, благоухающий дивными восходами леопардовой Африки, загадочный путешественник Гумилев, налитый солнечным нектаром пышнозвездных муз, что спрятались за священными водопадами царственной Ниагары, как истинный художник прославленной эпохи акмеизма, изумительным прикосновением сияющего пера, будет выводить на своевольный подиум молочной бумаги, все тех, кто разделял лунный Эдем его пленительных грез.И на конец, крохотный, безобидный на взволнованное странствие нескончаемых дум, мальчик с пальчик Мандельштам, в беспрерывной пляске, легкими перышками томного одуванчика, что сбросил последнею фуражку, суетливо стремясь познать всю сложность тропинок, ведущих к драгоценным вершинам раскаленной Вечности, “раками-каракулями” бросит жемчужные слова на духовное употребление воскресших читателей. Покорю тропической романтикою, как дельфины покоряют кипящие океаны.
Если не сможете прийти, и зловещая креслокачалка металлическими тисками, прижмет, когда то пышные ягоды- ягодницы, то я унесу Вашу превосходительность даже на сломанных руках, падая от скользкой влюбленности, в свой дивный лес. Туда, где величавые сосны пахнут медом; где чешуевидные ежи спорят в шахматы с лысыми волками; где царит прелестная тишина на троне успокоения лирического сердца; где дурачится ночью солнце, вкрадчиво распускаясь жареным яйцом на мокрых от клубничного пота ветвях.А если заблагорозумится умереть, и Вашу, когда то чистую плоть покроет бледная простыня, я не растеряюсь на мелкие кусочки забытья. Взяв волшебную палочку, притворю отчаянный облик в музыку классического дождя. Тогда, Вы - зазвучите, запрыгаете, загремите своими тонкими ручонками по черно- белых клавишах моей мечты,как на изящном животе древнего рояля.
Поверьте, я поддержу вспененный ритм ангельской волны. Выйду на маргинальную Улицу Роз совсем нагой, что бы целиком, без сдачи, отдать себя этому блаженству. Поглощая душистый ливень, стану незабудкою.
Давайте сударыня, играйте в прятки с отошедшими цветами весны, ищите сред них ту, о которой забыли когда то, все ровно не найдете, будете искать своими потерянными глазами лишь одни высохшие надежды от старых хризантем…