Точит наточенный ножичек
твёрдо-мягкий карандаш.
А я вижу в них человека и человека.
Сам наточен, он снимает стружку
с того, кто имеет стержень,
(а стержень – мягок).
Ему всё равно, что за слово тот выведет,
что за рисунок выведет,
он изведёт его стержень до тонкости,
он
истратит
графит.
Главное – тонкость линии,
главное – тратить графит.
Снимается стружка – кудри
на тонком прямом теле.
И вдруг – выпадает отрезок
грифеля.
Оп-ля, ещё подточить.
Но снова
валится
крошево.
В целях сделать уже, нож
делает его меньше,
короче и непригодней.
Его всё неудобней держать.
Просто ножичку не придёт в слоновую рукоятку,
что этот карандаш
роняли, уже роняли;
что и сам он скатывался к краю потом
и падал, и падал – вдребезги.
Чтобы больше не смочь –
ни для кого –
рисовать.