(Краткие заметки о состоянии современной чеченской прозы)
В июньском номере журнала «Вайнах» (2004г.) опубликована статья чеченского критика, кандидата филологических наук Гелани Индербиева «Проза журнала «Орга» за 2003-ий год: приобретения и потери».
Готовя свои заметки, я не мог обойти вниманием эту публикацию и не поделиться с читателем своими впечатлениями. Тем более, в своей статье я должен буду говорить в основном о тех же авторах и произведениях, а значит, конечно, о тех же проблемах, что затрагиваются в статье Г. Индербаева. Автор статьи не просто высказал свое мнение о художественных достоинствах и недостатках чеченской прозы за 2003 год, но и попытался поставить диагноз ее состоянию. Мне кажется, критик сделал свое дело непредвзято и честно. Это самое главное. Заключительные итоги статьи, надо полагать, далеко не всем понравятся. Автор прямо заявляет: «Сегодняшняя чеченская проза находится в состоянии «брожения». Ее контуры еще очень нечетки. Не выявлены индивидуальности пишущих. Очень низок художественный уровень прозы. Вместо художественной типизации нашего времени и героев, в рассказах сегодняшних авторов мы находим набор поверхностных впечатлений и надуманных переживаний. Иные авторы снова и снова «разжевывают» давно известные истины, «объясняют» чеченские обычаи и традиции. Общее для всех – это неумение удержаться от общих мест, необязательных образов, неубедительных сцен и деталей, приблизительных чувств и фраз».
На мой взгляд, автор обзора допустил ряд неточностей, а иные замечания критика являются всего лишь отражением несоответствия его эстетического вкуса с писательским (Например, замечания относительно рассказов М. Бексултанова).
А когда Г. Индербаев недоумевает, почему Кацаев С-Х. пишет «нохчийн пеш» (чеченская печь), это говорит только о том, что критик просто не понимает смысл сочетания слов «нохчийн пеш». Речь не идет, как думает Индербаев, о «национальной» принадлежности печи, речь идет о конкретном роде печи.
Мне кажется, вообще, такая обзорная статья, не предусматривающая глубокого и детального анализа произведений, даже как бы предполагает что ли допущения некоторых погрешностей.
Поэтому, не согласуясь с отдельными положениями статьи, я очень рад ее появлению в печати. Нет, наверное, надобности говорить о ее полезности. Первым достоинством статьи является отсутствие в ней нарочитой комплиментарности и предвзятости.
В нашей литературе ее наиболее слабой частью всегда была литературная критика. Во все времена у нас очень мало публиковались литературно-критические статьи, а из них большинство страдало комплиментарностью и невысоким уровнем профессиональных навыков и знаний авторов.
Без литературной критики не может быть речи о сколь-нибудь серьезном развитии литературы. Пусть даже критики не всегда будут правы при оценке тех или иных произведений. Не это важно, главное, чтобы мысль художественная, эстетическая, литературоведческая – жила полноценной жизнью. Это, несомненно, будет способствовать общему развитию всей художественной литературы. Когда думаешь о состоянии сегодняшней чеченской прозы, основываясь на произведениях опубликованных на страницах журнала «Вайнах» (да и «Орга» – авторы почти одни и те же), трудно не согласиться с констатацией Г. Индербаева такого рода: «Сегодняшняя литература приобрела «массовый», «народный» характер, все «творят» все, кому не лень, кому не жаль «бумаги и чернил». Всякий, кто «сочинил» два-три плохоньких рассказа – писатель, пересказал содержание «рассказа» – «критик», «литературовед». От серьезного разговора на тему художественной литературы все отвыкли». Как говорится; печально, но факт.
В прошедшем 2004 году чеченская проза в журнале «Вайнах» была представлена романом и рассказами М. Ахмадова, рассказами А. Айдамирова, М. Бексултанова, С. Яшуркаева, Л. Абдулаева, С-Х. Кацаева, А. Шатаева, З. Бадаевой, Х. Талхадова, А. Давлетукаева, Б. Шамсудинова, С. Магомадова, М. Мумаидова, С-А. Юсупова.
Судить о состоянии сегодняшней чеченской прозы, ссылаясь на публикации в журнале «Вайнах», наверное, нельзя, потому что перепечатанные рассказы А. Айдамирова, Л. Абдулаева, С. Яшуркаева, А. Дадуева написаны много лет назад и не характеризуют сегодняшнее состояние нашей прозы. А произведения, написанные на русском языке, не имеют отношение к чеченской литературе, какими бы художественными достоинствами они не обладали.
Материал, из которого строят здание литературы, – это слово.
Чеченская литература – это литература чеченского слова, чеченского языка. Кое-кто мне может возразить, спросив: «а мышление? а дух? Слово – это ведь только форма, оболочка всего лишь?» Тут, во-первых, мне хочется привести мудрейшие слова замечательного калмыцкого поэта Давида Кугультинова. Он сказал, что язык – единственное вместилище национального духа, у него нет другого обиталища (см. «Орга» – 2004, №8-9. В гостях у Кугультинова. Шарип Цуруев). Слово в технической, научной литературе – одно, а в художественной литературе совершенно другое. Даже внутри художественной литературы, в ее разных родах, слово проявляет себя совершенно по-разному. В первом случае слово как раз и является формообразующим средством той или иной мысли или информации. Например, не одно и то же значит слово в поэтическом произведении и в прозаическом произведении. Мне могут также напомнить о том, что где-то в африканских странах есть англоязычные и франкоязычные писатели, представляющие коренные народы. Но это совершенно не меняет суть дела. Б. Пастернак, И. Бабель, О. Мандельштам, И. Эренбург, И. Бродский – евреи, Б. Окуджава – грузин, Ф. Искандер – ассириец по отцу, но все они – русские писатели. Таковыми они были, таковыми они и считали себя, и, разумеется, таковыми останутся в истории. Поэтому, как литератору, рассматривающему проблемы современной чеченской прозы, мне совершенно не интересно все, что пишут наши соплеменники на русском языке. Меня их вещи могут(?) интересовать только как читателя.
Короче, за вычетом ранее опубликованных произведений и русскоязычных текстов, в «обойме» прозы «Вайнаха» за 2004 год остаются рассказы и роман М. Ахмадова, рассказы М. Бексултанова, С-Х. Кацаева, Б. Шамсудинова, Х. Талхадова, С. Тагаева, и т.д. Прежде чем начать разговор об этих произведениях, я позволяю себе небольшое отступление, продиктованное необходимостью в данном случае.
Нельзя серьезно рассматривать литературу того или иного народа, не учитывая ее временные и пространственные рамки, не учитывая достижения литератур других народов в прошлом, а также современное состояние мировой литературы.
Известный литературовед, доктор филологических наук Г. Гачев в 1989 году выпустил очень интересную книгу «Неминуемое. Ускоренное развитие литературы». Книга была высоко оценена специалистами, в ней рассказывалось о типологических чертах развития мировой литературы и культуры в целом. Автор выдвигает своего рода теорию относительности – применительно к гуманитарной сфере – и подробно рассматривает соотношение скачкообразного развития литературы с «нормальным». В качестве примера скачкообразного, ускоренного развития литератур, Г. Гачев берет болгарскую и киргизскую литературу. Как бы сопоставляя историю развития и становления «старой» многовековой западноевропейской и русской литератур с относительно молодой болгарской и киргизской литературами, ученый обнаруживает (и утверждает), что «молодые» литературы за короткий период (100 и более лет) проходят все стадии развития, которые прошли «старые литературы» за много веков. То есть за определенный период, как считает автор, «молодые» литературы выравниваются со «старыми». Но при этом молодые литературы, из-за ускоренности и скачкообразного характера развития, многие стадии развития проходят слишком поверхностно, не впитывая в себя все множество свойств той или иной стадии. Подтверждением правильности теории Г. Гачева являются, наверное, очевидные примеры ускоренного развития литератур всех младописьменных народов бывшего СССР. Не являются исключением из этого ряда и чеченская литература. Произведения первых чеченских литераторов А. Нажаева, М. Сальмурзаева, Ш. А. Айсханова, А. Дудаева чем-то напоминают литературную деятельность М. Ломоносова, М. Сумарокова, Кантемира, Фонвизина. Бадуев многогранен, в нем, как и в Пушкине «бурлит ренессансность» (Г. Гачев). Тонкий лиризм, свойственный творчеству А. Фета и Ф. Тютчева, мы находим в поэзии М. Гадаева и А. Мамакаева. Творчество М. Мамакаева, в котором сильны мотивы патриотизма и гражданственности, можно соотнести с поэзией Некрасова. В этом роде можно, наверное, говорить и о творчестве А. Сулейманова, Ш. Арсанукаева и других. Конечно, все это весьма условно. Литературное объединение «Прометей», появившееся в 1979 – году в Чечено-Ингушском университете, знаменует собой наступление кульминационного момента в развитии романтизма чеченской литературы. В то же время это, мне кажется, было закатом романтических тенденций в нашей литературе и началом конца нашего национального романтизма. В конце 70-х – в начале 80-х годов в чеченской литературе можно отметить появление признаков ее выравнивания с русской и западноевропейской литературами. Имеются ввиду не количественные данные (о каком количестве может быть речь в литературе?) и не качественные показатели (у нас нет пока своих лауреатов Нобелевской премии). Речь идет о схожих или даже единых контурах в части идейно-художественных исканий (в том числе новаторские элементы в эстетике, обогащение палитры жанров и многое другое). Этот период отмечен очень сильной привязанностью чеченских писателей к мировой и советской литературам с одновременным особым усилением внимания к чеченским фольклорным произведениям. И в мировой, и в советской литературе в это время наблюдается возросший интерес писателей к мифу, к народным преданиям. Тут уместно вспомнить о поверхностном характере прохождения всех стадий роста ускоренно развивающимися литературами. Таким образом, можно сказать, чеченская литература в 80-ые годы уже начинает вписываться в контекст мировой художественной литературы. Происходит это благодаря творчеству Ш. Арсанукаева, М. Кибиева, А. Шайхиева, М. Ахмадова, М. Бексултанова, А. Бисултанова, Л. Абдулаева, Х. Батаевой, В. Амаева, А. Ахматукаева и многих других. Поэтические произведения таких оригинальных художников слова как К. Оспанов и И. Бецаев в немалой степени соответствуют эстетическим принципам модернизма. По-моему, «родимыми пятнами» постмодернизма отмечены многие произведения С. Кацаева и Л. Ибрагимова.
Есть у нас несколько таких маститых литераторов, в чьем творчестве можно обнаружить элементы разных литературных направлений. Яркий пример – М. Ахмадов.
Отрезок времени, примерно начиная с середины 70-х годов до начала 90-х годов, можно назвать периодом, когда чеченская литература обрела свой голос, свое лицо, т.е. стала соответствовать своей сути как род искусства, достигла некой нормы или, иначе говоря, по многим признакам, о которых говорилось выше, выравнилась т.е. стала в известном смысле равноуровневой среди литератур, как говорится, продвинутых народов.
Этот период можно назвать также переходным, так как тогда (в 70-ые годы) завершается, на мой взгляд, первый период становления литературы и закладывается благодатная почва для ее дальнейшего развития в ином, более высоком качестве. К тому же, надо обратить внимание на такой важный фактор, в немалой степени стимулирующий развитие литературы, как появление массового читателя. Книги Х. Ошаева, М. Мамакаева, Ш. Окуева, М. Бексултанова, М. Ахмадова и других писателей читали тысячи людей в городах и селах республики. А роман А. Айдамирова «Долгие ночи», переизданный рекордным 30-тысячным тиражом среди чеченских книг, разошелся за несколько недель.
В этот период из года в год буквально на глазах повышается образовательный и культурный уровень населения.
Думается, на фоне всего этого мы были вправе ожидать не только появления писателей международного масштаба (по-моему, они у нас и теперь есть), но и завоевания ими международного признания. Но, увы, процесс прервался – виной тому не столько ворвавшийся в нашу жизнь «дикий рынок», сколько начавшиеся в Чеченской Республике в 90-ые годы социальные катаклизмы, переросшие в большую войну. Нас на много лет отбросило назад. Об этом свидетельствуют, к сожалению, сегодняшний низкий уровень образования начинающих литераторов. Если в 70-80-ые годы на литературный путь в большинстве своем становились молодые представители наиболее образованной части населения, то сегодня среди начинающей литературной братии люди сорокалетнего и даже пенсионного возраста. Они, как правило, малообразованны, и у них, как ни печально, очень скромные перспективы достижения успехов на литературном поприще. В лучшем случае, они, проходя через адские муки, смогут освоить технику стихосложения или научатся построению композиции прозаического произведения. У них нет даже элементарных амбиций. Понятно (я не называю их имена) – не это важно. Важно, вернее, печально то, что сегодня среди ведущих (или активных) чеченских писателей нет ни одного, кто пришел в литературу за последние 15 лет. Нет ни одного заметного имени!
Наши молодые (несомненно, талантливые) писатели Б. Шамсудинов, М. Эльдиев, Х. Батаева, отживающие четвертый десяток…, первые свои шаги в литературе сделали задолго до 90-х годов.
Но вернемся к публикациям в журнале «Вайнах». Роман «И в ночь уходила река» Мусы Ахмадова является одним из наиболее крупных произведений нашей литературы последнего 10-летия. Если внимательно проследить творческий путь Мусы Ахмадова, мы обнаружим, что почти каждое новое произведение писателя становилось для него новым достижением. Он пробовал себя во всех родах и жанрах художественной литературы. Он наиболее яркий носитель типологических свойств «прометеевской» эстетики. Ахмадов написал три романа, десятки повестей, рассказов, драматургических произведений, очерков, литературно-критических статей, стихотворений и поэм. Будучи постоянно в поиске нового, он как бы боится повторения себя самого. Его произведения могут быть более или менее удачны, но они, как правило, непохожи друг на друга. Это касается и романа «И в ночь уходила река», – новаторство которого так бесспорно. Но вместе с тем есть нечто общее, объединяющее все произведения М. Ахмадова. Это нетрудно увидеть тому, кто знаком с творчеством писателя. А. Ахмадов, на мой взгляд, отличается от наших писателей еще и своей ярко выраженной мировоззренческой определенностью. Можно сказать, с самого начала своей творческой деятельности, т.е. с конца 70-х годов до 90-х годов А. Ахмадов создает свою систему идей, стержневым компонентом которой были мусульманские представления о мире и национальные нравственные ценности. Данная система писателя, пережившего все тяготы и лишения войны и постоянно пребывающего в состоянии идейно-художественного поиска, со временем оформилась в весьма определенную, если не сказать строгую концепцию. В этом смысле Ахмадов отличается ото всех чеченских писателей – он самый яркий концептуалист, в прямом значении этого слова, а не в смысле течения искусства.
Так вот создав свою концепцию (ее можно назвать и нравственно-философской), Ахмадов во всех произведениях проводит ее, т.е. проповедует свои идеи. Они просты и стары, как мир. Но с годами они не ветшают, а становятся дороже, ценнее. Мир гармоничен. Мир нравственный и мир физический не просто взаимосвязаны, но и взаимозависимы. Поэтому, стихийные бедствия случаются по причине нравственной деградации общества людей, («Землятресение»). Поэтому нельзя разрушать даже муравейник – тогда рушится гармония природы и не миновать беды, будет гроза или дождь. Отношение героев М. Ахмадова к деревьям, к растениям, к воде, к солнцу, и т.д. трепетное, как к чему-то живому. В чеченской литературе – это что-то новое, хотя в произведениях иноязычных литератур – это довольно нередкое явление, и скорее всего на творчество М. Ахмадова оказали влияние его любимые писатели У. Фолкнер, Н. Думбадзе. Речь не о том, что он у кого-то что-то перенял. Идея мира – как единство многообразия и особо уважительное отношение к природе, как к таинству, и все тому подобное – зародилась в тот момент, когда появился человек, и живет, приобретая новые формы существования в разные века. Последним ярким духовным всплеском такого отношения к природе можно считать натурфилософию великого представителя немецкой классической философии Шеллинга. Все эти новшества, мысли о глубокой взаимосвязи человека с природой, другие идеи не воспринимаются чеченским читателем как что-то чуждое, как инородные тела. Наоборот, они глубоко соответствуют собственно чеченским народным представлениям. В романе «И в ночь уходила река» М. Ахмадов остается верен себе, верен своей концепции. И поэтому «теперь… души людей забрызганы грязью, потому и улицы такие».
«Чтобы там не говорили, по вине человека и его души ломаются наши дороги. А они являются связующими нитями родства. Эти узы – дороги и родство села. Когда они рушатся – вымирает и село (глава V). Природа, люди, техника, бездушное, безнравственное отношение человека с машиной к природе и его действия ради сиюминутной пользы чреваты трагическими последствиями. Здесь трактор и село вырастают до ранга символов. Трактор – это все переворачивающая и все поглащающая НТР, хотя ее визитная карточка очень многообещающа – сулит жизнь, полную многих удобств и соблазнов. Село – это народ со своими сложившимися в веках традициями, обычаями и представлениями.
Главные герои – Овта, Ибрагим, Пера, Зану, Гойсум да и другие – не просто «человеки», взятые в чистом виде. Они тысячами уз связаны с прошлым, с жизнью отцов, с их поступками и действиями, с их традициями. Они живут одновременно здесь, в настоящем, и там – в прошлом. Вернее, прошлое живет в них. Повторяюсь, прошлое – это традиции, мысли, вера, поступки, вся жизнь предков, которые находили общий язык с природой, тогда не было стихийных бедствий таких масштабов, как ожидаемый (предсказанный Овтой) потоп или оползень горы, разрушивший село. Так было всегда до сегодняшнего времени, так должно было быть в будущем, но, к сожалению, тысячелетняя (священная) цепь, в которой автор, Ибрагим, Гойсум и другие были важными связующими звеньями, прерывается или нависла реальная опасность конца. Люди ищут спасения, строят ковчег… Это действительно необычный роман, его нельзя рассматривать в рамках реалистической литературы. В нем много контрастов. Овта, Байали, милиционер – очень разные люди, они говорят на разных языках. «И в ночь уходила река» – это роман-притча, это как бы сплошная метафора.
Возвращаясь к статье Г. Индербаева, я тоже считаю завершение романа не очень удачным, может быть мне это так кажется, потому что я как читатель желал бы увидеть более сильного Ибрагима перед тем, как он «уходит». Ждать победы Ибрагима, конечно, было нельзя. Поражение Ибрагима и его сторонников в этом мире предопределено не только самим историческим ходом, но и предполагается логикой нравственно-философской концепции М. Ахмадова.
И еще. На мой взгляд, роман на русский язык переведен блестяще. Если сравнивать всю стилистику предложений романа на чеченском и русском языках, то наверное, можно найти какие-то недостатки. Но в целом, я считаю, поэт Абу Исмаилов проявил себя как талантливый переводчик, одинаково хорошо владеющий чеченским и русским языками.
В журнале так же напечатаны ряд рассказов одного из лучших чеченских писателей М. Бексултанова («Я хьан тухур буьйсанна хьан не1»:, №1; «Терахь», «Ца везарг», «Хьаьркаш юккъера цикл», №2; под рубрикой «Школа переводчика», «Сан ерриг г1айг1а а эцна». №3; «Къастар» №4; «Вайн берийн дийна ц1ераш», «И смерти сладостная боль», «Один путь», «Белые крылья сна», «Без долга и без мести», «Воспоминание», «Неправда же, неправда!»
В жизни и в творчестве М. Ахмадова и М. Бексултанова можно найти много общего. Оба уроженцы горных аулов, они ровесники и учились на одном факультете. Оба они выходцы из «прометеевской школы». Я считаю, что сборник рассказов М. Ахмадова «Ночь в пустом доме» (1983) и сборник рассказов М. Бексултанова «Облаков журавли белые» (1985) являются первыми книгами прозы новой чеченской литературы.
Но при этой определенной общности (это наличие романтических мотивов, проявление приверженности авторов и их героев к духовно-нравственным ценностям народа, как оппозиция негативным явлениям в современной жизни общества, порожденных бурными процессами урбанизации и развитием НТР), М. Бексултанов и М. Ахмадов разные писатели как по «внешним» признакам своих произведений, так и по мировосприятию.
У них разные манеры повествования, совершенно разные способы выстраивания структур произведения. Очень отличительны у М. Ахмадова и М. Бексултанова отношения «автор-герой». М. Ахмадов более отстранен от своих героев. Он, образно говоря, как бы руководит своими героями, подобно шахматисту двигает их. С учетом оформившейся нравственной философской концепции М. Ахмадова, о которой говорилось выше, вектор движения в его произведениях заранее указан, можно сказать, задана цель, а поступки и действия героев более-менее просчитаны и предсказуемы, если не сказать детерминированы. В творчестве М. Ахмадова ум преобладает над сердцем, мысль над страстью. У Бексултанова все наоборот. В его произведениях (в рассказах последних лет особенно) автор и герой порой почти сливаются. Они живут одними мыслями и чувствами. Бексултанову удается с первых же предложений задать динамику в рассказе и, не сбивая темп, довести его до крайнего напряжения. Это относится почти ко всем рассказам, опубликованным в журнале «Вайнах». Для него важен сам творческий акт, сам процесс создания рассказа, автор участвует внутри рассказа, почти (иногда полностью) слившись с героем. Конечный результат непредсказуем. Кажется, автору вначале, в процессе написания рассказа, неизвестно, что будет впереди, как поступят герои и какова будет развязка. Его проза исповедальна и поэтична. Ее можно также назвать иррациональной по сути. Повторяюсь, это в большей степени относится к рассказам последних лет, в том числе к вышеуказанным. Бексултанов – блестящий стилист, у него большие заслуги в развитии жанра рассказа в чеченской литературе.
Через все богатое жанровое многообразие творчества М. Ахмадова красной нитью проходит его «концептуальная линия», задающая и определяющая границы или рамки не только идейно-нравственных исканий автора, но и действий и поступков его героев. В этом плане у героев (значит и у автора) рассказов М.Бексултанова, наоборот, больше свободы действий, для них открыто широкое поле – это при жанровом однообразии творчества М. Б. Бексултанова. Творческие усилия писателя были обозначены в основном пределах одного жанра. И, достигнув бесспорных успехов, он выявил большие потенциальные возможности рассказа.
На страницах журнала «Вайнах» в прошедшем году проза другого чеченского писателя С-Х. Кацаева была предствалена миниатюрами «Яздархой» (№6), рассказами «История одной любви», «Во тьме» (№7), «Свидетель» (№9). Его незамысловатые заметки о писателях-современниках и размышления о судьбе писателя из цикла «Яздархой» в большинстве своем интересны и со временем их значимость, уверен, будет возрастать, но в первую очередь не с художественной точки зрения, а в познавательном, историческом смысле. Некоторые места в миниатюрах кажутся отрывками из бытового разговора и не достигают уровня художественной прозы. Это не надо понимать как умаление их действительных достоинств, которых, несомненно, больше, чем недостатков. Рассказы «История одной любви» и «Во тьме», написанные в молодые годы писателя и переведенные автором, будут, наверное, пользоваться успехом у читателя юного возраста. Мне кажется, они не удались писателю (в пору их написания еще начинающему). Рассказ «Свидетель», как и опубликованный в прошлом году рассказ «Машар», является несомненным творческим успехом С-Х. Кацаева. На мой взгляд, эти два рассказа на сегодняшний день можно отнести к числу лучших произведений в нашей литературе на тему войны в Чеченской Республике. В рассказе «Свидетель», построенном на основе реальных событий в нашей Республике, автору удалось отразить коварную, античеловеческую сущность войны, жертвами которой стали ни в чем неповинные люди. Рассказ публицистичен. Заслуживает уважения гражданская позиция писателя, хотя как мне представляется другой позиции не может быть у настоящего чеченского писателя, но увы, к сожалению, есть примеры иного рода. С. Кацаев, несомненно, талантливый литератор, но у него, на мой взгляд, больше таланта публициста. Он слишком увлекается второстепенными деталями, его слишком уносит в мир вещей, как говорится, не «зрит в корень», а в это время от него как бы ускользает главная суть. Кацаев, по-моему, больше рассказывает, чем показывает, не достигая при этом художественного обобщения.
Я думаю, документальная проза и публицистика – это та область, где Кацаев чувствует себя хозяином и способен достичь немалых высот.
Во втором номережурнала «Вайнах» напечатан рассказ Х. Талхадова «Т1аьххьара каш», посвященный печальным событиям шестидесятилетней давности, когда все чеченцы и ингуши были выселены в Среднюю Азию и Казахстан. Рассказ очень трогателен и не оставит читателя равнодушным… Талхадов обладает богатым чеченским народным языком. Рассказ имеет и ряд других достоинств, но в целом я не считаю его творческой удачей автора. Имеется в виду художественная уязвимость в его жанровым исполнении.
Интересным мне показался рассказ С-Х. Тагаева «Дохк таь1на суьйре», («Туманный вечер»).
В этом произведении Тагаев проявил себя как тонкий наблюдатель и ему удалось создать психологически достоверные образы героев. Автор изнутри знает сельскую жизнь, он мастерски описывает бытовые подробности. Удается автору также показать малейшие движения души и изменения в настроении своих героев. Но при прочтении рассказа остается ощущение его незавершенности. Что хотел сказать автор, что здесь главное – это как бы остается загадкой. Если автор задался целью написать рассказ на тему, «один день из жизни бабушки и внука»… то это, думается, ему удалось неплохо. Но мне кажется, что Тагаев будучи серьезным литератором ставил перед собой другую цель. Мне, честно говоря, жаль, что этот во многом такой, в целом удачный рассказ, остался как бы не доведенным, или не продуманным до конца. Учитывая многолетний опыт и трудоспособность С. Тагаева, мы вправе ждать от него в будущем более масштабных произведений.
Завершая свои заметки, я с сожалением должен сказать, что сегодня чеченская проза переживает не лучшие времена в своем развитии. Это при том, что имеются несколько ярких имен авторов, создающих талантливые произведения. Но, как уже говорилось выше, это писатели, ставшие на литературный путь еще в советские времена.
И тем не менее, мне все же хочется думать, что обозначившиеся сегодня застойные черты в нашей литературе носят все-таки временный характер и порождены в первую очередь теми социальными потрясениями, которые имели место быть в последнее десятилетие.
Уверен, в ближайшие годы начнут проявляться первые признаки оздоровления и нового расцвета чеченской литературы. Чеченское слово еще не сказано!
Все впереди!