Cегодня продолжу разговор о читателе – тема далеко не исчерпана. Немного личного.
В начале 80-х годов, раздумывая о тексте, который вскоре начал превращаться в текст романа «Венецианец», мой соавтор и я достаточно много говорили о будущих возможностях компьютерного представления текста. Конечно, тогда не было Сети в ее нынешнем понимании, но у нас был первый отечественный персональный компьютер «Искра – 226», разумеется, на службе, «друндулет», который был слабо оснащен программно, и приходилось все делать с нуля. В частности изобрести и написать программку типа Word, конечно же не такую развитую, но с теми же принципами работы с текстом – свитком страниц, выравниваем абзаца, переносом… Последний был неплох, потому что мы просто переписали в программку сведения из учебников русского языка, а не подложили кальку с финского алгоритма, как произошло с одним аналогом – перенос упорно осуществлялся так: «аб-ажур»…
Идея о возможности перехода между текстами и фрагментами текста была очевидной – это же просто «Отсылки в табличках». И вот мы думали о тексте, которым будет рулить читатель – захочет, пройдет по одному маршруту, пожелает – по другому… Теперь, глядя на сайт романа (http://venetian.612formulas.com/index.html), я понимаю – частично это были интересные мысли, структура нашего текста предоставляет подобные возможности, но… Оказалось – для серьезного литературного текста читателю никакой свободы не хочется, он предпочитает получить от меня файлы романа в таком виде, будто книга была издана, и последовать за автором. Либо – не читать вовсе.
И здесь мы приходим к мысли – а так уж нужно ли всевластие читателя, не является ли пагубным этот «демократизм»? Не являются ли все эти теории сотрудничества лукавством? Художник – творец. И сотрудничества здесь столько же, сколько между Творцом и «человеком из толпы».
Мы жаждем, поэты, полнейшего погружения читателя в наш текст. Мы мечтаем о том, чтобы на короткий миг наше творение стало землей и небом, ветром и звездами, домом и «веером чувств» для читающего нас… Я уже говорил об этом, но говорю опять – это важно. И здесь снова вопрос – насколько следует угождать вкусам? Следить за «целевой аудиторией»? Сочинять то, что пишут «успешные» на «потребу народонаселению»?
И да, и нет. Мы можем сочинить стихи, заранее обреченные на определенное внимание публики. Например, о пострадавшей в автомобильной аварии девушке, ослепшей, и о ее верном, в отличие от жениха, нищем друге, и так далее… Только отчаянные из истинных поэтов станут писать подобное. Здесь требуется большой талант и умение преодолеть стереотип.. Тогда мы можем, с некоторой вероятностью, получить отличное произведение – и популярное, и уровневое.
Почему? Да в общем случае, оно, произведение, слишком подстроено под невзыскательную аудиторию, такой текст противоречит нашей эстетической позиции, а иной произнесет – «попса унижает творца»… И, основное. Такой текст (я не говорю об исключительной его реализации), даже «втянув нас в себя», не оставит по себе особых воспоминаний. А откуда им взяться? Мы же привели читателя в давно известное ему помещение. Он там все знает – вот шкаф, вот настольная лампа… Мы сами, повинуясь жажде популярности, затянули читателя в его, ему самому надоевшие читательские переживания. Мы доставили его в края несколько слезливой слащавости… да – здесь автора маловато. Здесь и текста маловато. Зеркало читателя. Поднесите к его носу ваш текст-зеркало! И ... и многих осчастливите…
Почему? Потому что это не зеркало сатиры или нечто в таком роде. А зеркало, которое показывает тебе тебя самого, хорошо тебе известного. Со всеми твоими вкусами. Стоит прищелкнуть пальцами и автор-официант тут как тут с «вкусненьким на блюде»… Принес на подносе и оставил тебя «наслаждаться» в одиночестве - таково множество «удачливых» книг.
На, дорогой, сотрудничай со своей любимой куриной котлетой…
Что же делать с самоуправством читателя? Он же вовсе распустился. Поев, впадает в детство, нажимает кнопки, бродит по сети, читает по диагонали… ну, по диагонали – это «офицер читательского фронта», побродит – и потом «все-все» пересказывает «читателям-пешкам», те вовсе забыли алфавит и только и могут, что писать смс-ки по шаблону… Не честнее ли признать – вновь пришла пора автора-демиурга, одновременно и «своего парня», если так легче. Своего в доску парня. Милягу и остроумца. Но только он определяет, что написано, и как читать, и как понимать его текст, и ведет он читателя «текстом по тексту» – ведет твердой рукой.
Итак, пройдя путь второй половины прошлого века и начала этого, серьезная литература, то есть та, что создает новые миры для читающих, «прошла свой круг по спирали» и вновь возвращается к авторитарности… диктату текста, «притягивающего» читателя. Да - и читатель «притягивает текст», но Земля вращается вокруг Солнца.
ДОПОЛНЕНИЕ 1.
Диполь Георга.
В интереснейшей статье ЧГ, пункт 3.2.4.2 вводится одно из центральных понятий – диполь восприятия… Не надо убегать в ужасе, дамы и господа поэты! Вот вы, например, обнялись с мужчиной или женщиной и это ласково называется «диполем», что же раз – и в окно? Речь всего лишь о системе «читатель-текст». И только. Читатель и текст взаимодействуют, надеюсь, я не нарушил никаких правил приличия так выражаясь? Другое дело, о, пуритане, если бы речь шла о «шведской семье троих: Автор-Читатель-Текст»… Но автора нет. Есть читатель, есть текст, но где автор?! На сцену! Нет ответа…
Несколько более серьезно. Дискутируя с эссе Бартока «Смерть автора», соглашаясь с рядом положений и не соглашаясь с другими, ЧГ говорит о том, что все именующееся автором находится в тексте, а читатель – не пустоголовый сосуд, как мыслит Барток, но человек с собственной историей, уровнем восприятия и прочее.
Замечу - «часть автора» «попадает в читателя» непосредственно, нередко до чтения. Например, некто вовсе рехнулся и читает Гомера. Возможно, еще до чтения он будет знать о Гомере кое-что:
1.Гомер жил очень давно. Может быть даже 100 лет тому назад.
2.Гомер скучный автор, но надо полистать, чтобы утереть нос всяким там…
3.Гомер был слеп. И, видимо, нищ, раз не имел денег на офтальмолога.
Знания могут быть и много большими, скажем у специалиста по культуре античности, в том числе он может знать древнегреческий и читать подлинник, что меняет ситуацию кардинально… и все же, соглашусь – автор, непонятным до конца образом, в самом главном «весь в тексте». А «пребывание в читателе другим образом» должно бы иметь дополнительный, служебный характер.
Да, хорошо бы. Но посмотрите вокруг, как часто оценки вашим стихам выставляют, пусть и без умысла, в связи со знакомством с вами, принадлежностью к «одной тусовке» и многими иными личными обстоятельствами… Очень советую прочитать названный раздел статьи, и в дискуссии иметь его открытым перед глазами. Я бы сказал, что в определенном смысле, речь там ведется об идеальном читателе (хотя много сказано об изменении восприятия «сведениями об авторе) или… или о читателе, настолько поглощенным стихотворением или книгой, что все кроме самого текста, теряет смысл. Мы читаем такие тексты – заворожено, есть только мы и текст, а все остальное – «под выключенными софитами мира-сцены»… Именно это, во многом, и понимается под «пси».
Добавлю - мы можем, впрочем, вернуться к единому тексту, проделав такой фокус: разобьем Текст на Текст А (текст стихотворения) и Текст Б (предисловия и комментарии третьих лиц, литературоведение, мнение подруги, мнение авторитетного писателя, мнения, услышанные на публичном чтении, …). В идеале «честному читателю» хотелось бы Текст Б видеть забытым, в «упоении» текстом А… Во всяком случае хотелось бы при «честном и неподкупном» голосовании, «шорт-листами», например…
Наиболее сложно здесь «пограничье»: высказывания автора вне текста о своем тексте. Иногда – в литературной форме. Или публичной. Например, лекции автора о своем произведении, написанном иногда десятки лет тому назад… Как относится к ним?.. Или статья ЧГ - как относится к ней, в связи с поэтическими текстами ее автора? Автора, для которого текст, на мой взгляд, носит не игровой, а серьезный характер, близкий по типу к "неосредневековому".
Надеюсь, дискуссия позволит полнее исследовать ситуацию. И я чувствую – разговор на эти темы продолжится и в следующий раз. Я же, характеризуя авторов-гуманистов и, одновременно, властелинов своих текстов, направляющих читателя, а не «идущих у них на поводу», «владельцев земель выстроенного культурного мира», диктующих свою волю, приведу одну цитату:
ДОПОЛНЕНИЕ 2.
Цитата, предопределяющая чтение книги им самим одного из авторов-демиургов:
«К чему же, вы думаете, клонится это мое предисловие и предуведомление? А вот к чему, добрые мои ученики и прочие шалопаи. Читая потешные заглавия некоторых книг моего сочинения, как, например, Гаргантюа, Пантагрюэль, Феспент, О достоинствах гульфиков? … вы делаете слишком скороспелый вывод, будто в этих книгах речь идет только о нелепостях, дурачествах и разных уморительных небывальщинах; иными словами, вы, обратив внимание только на внешний признак (то есть на заглавие) и не вникнув в суть дела, обыкновенно уже начинаете смеяться и веселиться. Но к творениям рук человеческих так легкомысленно относиться нельзя. Вы же сами говорите, что монаха узнают не по одежде, что иной, мол, и одет монахом, а сам то он совсем не монах, и что на ином хоть и испанский плащ, а храбрости испанской в нем вот настолько нет. А посему раскройте мою книгу и вдумайтесь хорошенько, о чем в ней говорится. Тогда вы уразумеете, что снадобье, в ней заключенное, совсем не похоже на то, какое сулил ларец; я хочу сказать, что предметы, о которых она толкует, вовсе не так нелепы, как можно было подумать, прочитав заглавие». (Рабле).
Вот речь Автора, который не будет подлаживаться под читателя, но задаст ему жару! И, при этом, может быть, останется «своим парнем». Мы живем в эпоху нового средневековья, и эта эпоха продиктует нам «вернувшееся» соотношение текста такого Автора и читателя.