***
О союзе серпа и молота
На ущербе напомнит луна.
Перемолота и прополота
Обезлюдевшая страна.
Смотрят холодно звёзды грозные,
Как предчувствие и вина.
Поезда проползли тифозные,
Проскрипели обозы колхозные,
А теперь тишина, тишина…
Здесь уже не живут, а числятся.
Но зачем так роскошны дни?
Ведь и трель соловья – бессмыслица,
Если некому оценить.
Облака над затишьем – грядами.
Не поранься серпом луны!
Пели пули, и звёзды падали…
Вам земли и воли не надо ли?
Нам они уже не нужны.
Только светится из кустарника
Над безумием, пустотой
Одинокий цветок татарника –
Нашей памятью и мечтой.
***
Восемнадцатый век. Накануне…
Дарили деревни и титулы,
деньгами сорили.
«Владели» живыми душами
единоверцев,
И в грязи тонули,
и задыхались от пыли,
Созерцая родину
из-за каретной дверцы.
Восхищались Европой.
Слыли масонами.
И носили мундиры –
смешные узкие…
Смеялись над Русью,
дикой и сонной,
И почти разучились
говорить по-русски.
Но всё уже было рядом.
Всё – накануне.
Галантный век уходил
просёлком еловым.
Грибами росли усадьбы.
Родился в июне
Пушкин,
который прорвёт немоту
Словом.
Были ещё впереди
и взлёты, и беды.
Будущее мерцало,
как вода в колодце.
Россия гордилась Суворовым,
привыкала к победам,
Не зная, что скоро от них
отвыкать придётся.
А всё, что случилось потом, –
жуткий бред сонный:
Рвал флаги и небеса
озверевший ветер…
И только как прежде
розовы и невесомы
В усадьбах ротонды львовские
на рассвете.
***
Девятнадцатый век. Вина.
Из уютных дворянских ветшающих гнёзд
Улетают птенцы, не успев опериться.
Как ночами здесь тихо и жутко от звёзд!
Как убоги деревни и сумрачны лица.
Пейте тёмный настой вековой тишины.
Крепко скована жизнь русской ленью и стужею.
Потянулись познавшие чувство вины:
Кто к вину, кто к перу, кто к оружию.
От сиянья дворцов до мерцания луж –
Всё останется в строках российского гения:
Дураки, лихоимцы, дорожная глушь
И весеннего сада свечение.
У камина опять не сидится тебе,
Ожидая, что всё в этом мире устроится.
Только в чёрной, пропахшей навозом избе
Ты чужой, как солдат Бонапартова воинства.
Господа, господа, это ваша звезда
В декабре засияет над тёмными елями.
Скоро в ваших садах зашумит лебеда,
И беда зазвучит оружейными трелями.
Будут ветры сибирские жалобно ныть
Над острогами, реками, трактами, хатами.
Время не отменить. И кровавую нить
Вы протянете к страшному веку двадцатому.
***
Двадцатый век. Китеж.
1.
Порхал над Россией пушистый весёлый снег.
Кричали извозчики. Куда-то спешили люди.
И каждый в ту ночь праздновал новый век.
Знать бы, каким он будет…
2.
Железом на лютом морозе года звенят.
А после людей даже нет отпечатков пальцев.
Двадцатый век снова глядит на меня
Глазами фанатиков и страдальцев.
3.
Метель отшумела. Отбушевал пожар.
Молитвы и ругань над пеплом ветер носил.
Многослойный Китеж. Озеро Светлояр
Уже не вмещает всех ушедших Россий.
4.
О чём шумят страшные города?
Огни какие светятся впереди?
Окошко в вечность – над головой звезда.
Есть только Слово, чтобы всё возродить.
***
1905 год
Эшелон под Мукденом.
Неделя в резерве – и в дело.
Глинобитные хижины.
Мутные воды реки.
А у всех новобранцев
рубахи предательски белы –
Для японцев мишени из вас
хороши, земляки.
И покатятся дни.
Будет жутко, светло и жестоко.
И придётся однажды забыться,
решиться, посметь…
Пусть раскосые звёзды
таинственно смотрят с востока,
Из страны, где рождается
солнце, и утро, и смерть…
Пусть солдатам приснится покос,
офицерам – театр.
Сон вернёт человеку
лицо, и надежду, и смех…
Им на пасху иконки
прислал государь император,
А они поделили
полсотни снарядов на всех.
Взрыв, и запах шимозы,
и крики проснувшихся – мимо!
До зари тишина.
И китайского неба тоска.
Скоро мир потрясёт
незнакомое слово Цусима,
И без музыки будут домой
возвращаться войска.
Там беспечная Русь
проспала зарождение века,
А, проснувшись, погубит себя
в окаянном году.
А в японском плену
ветеран Порт-Артура, калека,
Материт генералов,
пророча России беду.
***
1991 год
Был распахнутый рассвет – за спиной.
Серый пригород. Да где это, где же?
Грязный ветер над погибшей страной
Нам казался и манящим и свежим.
Закипали пеной толп города.
Мы гадали, что готовишь, судьба, ты.
Нас, наивных, волновали тогда
Даже митинги и теледебаты.
Там, за нищими вокзалами, за
Автострадами, за чадом бензина,
Нам глядела неизбежность в глаза
Только окнами пустых магазинов.
Мы любили и осеннюю тьму,
И промозглые февральские дали;
И смеялись, неизвестно чему,
И, неведомо чего, ожидали.
Помню мутных дней и запах, и вкус:
Смесь угара, и надежды, и грусти.
Поздней осенью распался Союз,
А в лесу родились жёлтые грузди.
***
ГАТЧИНА
Ветер жёлтые дни листает.
Синеву порвут журавли.
Ваша мантия из горностая
Дотлевает в пыли.
Над закатом, болотным, ржавым,
В небе туча – куском свинца.
Где же Вы, властелин державы,
Призрак гатчинского дворца?
Пусть упруги под ветром тени,
В них ни радости, ни тепла…
А душа не мундир, не сменишь,
Русь – не Гатчина, жизнь – не плац.
Замку хмурому сниться будет
Отблеск праздника на воде,
Грозный грохот былых орудий,
Поступь гордая гренадер.
Чёрный памятник. Ветер. Галки.
Не спасли ни полки, ни рвы…
Император курносый жалкий
Принимает парад листвы.
***
Первоцвет на горе –
Значит, всё начинается заново:
И молчать, и смотреть,
Про финал забывая и занавес.
Из полуденных стран
Облака неподвижные матовы.
Цвет черёмух, туман –
Переливами, перекатами.
Дни светлы и легки,
И цветочную ветер качает зыбь.
А глаза глубоки
От весёлых подснежников и грозы.
И молчать, и глядеть,
И читать, и разгадывать знак стрижа,
Остановленный день
На ладони над вечностью удержать.
В безднах вымерших лет,
Между хламом и храмом, на дне беды
Про неведомый свет,
Про забытое счастье шумят сады.
***
Шёпот лёгких подсыхающих крон.
Запустенье и покорность садов,
Переживших всё: и орды ворон,
И разбойные налёты дроздов.
Меркнет день. Мотор лепечет едва…
Ну, куда ты снова едешь, скажи?..
…Только рыжими зверьками листва
По разъезженным дорогам бежит.
За холмами, за туманами Тьмы
За Берново тишина залегла.
Нынче осень у заката взаймы
Для осинника багрянец взяла.
Здесь полгода неживой тишины,
Только возгласы ночных петухов…
Но какие снились барышням сны
После пушкинских весёлых стихов!
Вечный ветер шёл сквозь сумерки лет
К дому Вульфов, чтоб уснуть за углом.
Видишь: пушкинским автографом след
Самолёта – над притихшим селом.