Мышиный народ. Похвала резвости

                (для тех, кто читал начало:
                новое начинается от отстрочия

                ****************************)


1. Я ЖИВУ В ЭТОЙ КЛЕТКЕ
      
       Странная, задумчивая игра слов медленно развивается  в моей голове в течение двух лет существования на сайте стихи.ру. Говорят, то есть все знают, что продолжительность жизни у мышей составляет два года. О, только лишь представлю себе все множество мышей, рыскающих в данную минуту по горизонтальным поверхностям столов и планшетов – едва народившихся, недельных мышат, и очень молодых, месячных мышек, и годовалых, в расцвете лет, майтимаусов, и ленивых от мудрости патриархов-мышакОв, возраст которых в нарушение законов природы перевалил за роковую черту, - только лишь брошу умственный взор на это  тысячестосорокапятикратное (я взглянула на цифру бодрствующих в настоящий момент особей, отраженную Главной страницей), на это кропотливое рыскание вдоль и поперек прозрачных норок в поисках сдобных (для мышат и мышек), питательных (для майтимаусов) и удобоваримых (для мышаков)  корок (если бы это мышиное царство располагалось в более концентрированном, нежели всемирная мышетина, пространстве - скажем, во чреве архива бумажных носителей - это были бы деревянно-ячеистые норочки полок и вкусные гниющие корочки  сшитых человечьими руками, пропитанных потом, свечным воском и чернилами животного происхождения книг), только, стало быть, гляну на это, в сущности, чистое, для умственного взора, безумие мышиной цивилизации, как меня прохватывает мозговым морозцем восторга, как привычное  до скуки топотанье коготков по клавиатуре наполняется особым смыслом, как , забыв о том, что уже давно и заслуженно могу считать себя матерым мышаком,  я  застываю с мышью в руке, с афишей литературных мероприятий перед глазами, скосив левый на столбик авторских анонсов, кои, еще со времен моего короткого мышиного детства видятся мне неким метатекстом, который, если быстро и не задумываясь (тут главное - не задумываться!) прочесть его сверху вниз или снизу вверх, способен вместить в себе огромный гиперсмысл ежесекундно прекращаемой (я инстинктивно жму на спасительный крест в правом верхнем углу) и ежесекундно возобновляющейся (но в ту же секунду, устыдившись, возвращаюсь в сеть) – фантасмагории.
      
       Же не манж па сис жур
       Я живу в этой клетке…
       песок и суглинок
       Водонапорная башня Пелевина
       Радость моя, наступает пора покаянная
       Меняем…
       Пришествиеблюз
       Паслись всерьез зеленые слоны
       По грибы
       Перевернутый мир
       Вот так
       лето… осень…
       Ты моя!
       Баку – Прага – Париж – Дюссельдорф. Венок сонетов
       Черная служанка поливает розы
       Русь моя, перевитая болью!
       Насте
       Варяг
       Кто там перины потрошит на Небе, наверху?
       Журнал Тело Поэзии Август 2011
       На заслуженном отдыхе!
       Осенний дождь
       Соблазн
       Угостите даму сигаретой,
       ….
      
       Да это ж – первоклассный верлибр!
       Один вопросительный и три восклицательных знака – гармоничнейшее явление пунктуации, а четыре многоточия поставлены в точнейшем соблюдении меры, а иноязычные заимствования не перегружают, а подчеркивают истинно русскую ткань произведения. Случайность возникновения этого метатекста придает ему такую силу воздействия, что прочитав его только дважды, ты, будь ты мышонок или круче, запомнишь все наизусть. Кое-кому из получивших и воспринявших классическое воспитание может не вполне понравиться хаотичность формы, но сие дело поправимое, хватит и пяти минут… Вот так! Меняем…. (добавив и убавив знаки, повысив и понизив регистр…)
      
       Же не манж па сис жур…
       Радость моя, наступает пора покаянная!
       Черная служанка поливает розы -
       Русь моя, перевитая болью!
       Кто там перины потрошит на Небе, наверху?
       Угостите даму сигаретой,
       водонапорная башня Пелевина!
       

      
       Лето… осень… Соблазн… Журнал Тело Поэзии Август 2011,
       Баку – Прага – Париж – Дюссельдорф, венок сонетов,
       осенний дождь, песок и суглинок -
       Я живу в этой клетке!
       Перевернутый мир? -
       Пришествиеблюз :
       По грибы паслись всерьез зеленые слоны
       Меняем. Вот так.

       2. СЛЕДЫ И МЕСТА ОБИТАНИЯ
      
       Все гляжу на свою серую потрепанную красноглазую мышь, все щелкаю ее по левой ноздре, все манипулирую колесиком прокрутки – туда-сюда, туда-сюда! -  как бы воровски шныряю электронным взглядом  по экрану, представляющему для меня окно в мышиный мир, где обитает славный мышиный народ. Время к полудню, число бодрствующих мышей невелико – едва за тысячу перевалило, - но следов, следов мышиных, накопившихся за половину суток (я зыркнула на «Список произведений за <…> »), уже под три тысячи набралось, а к ночи, как всегда, эта цифра почти удесятерится! Говорят, но я не верю, что когда совокупное количество этих следов, то есть «произведений», на сегодняшний день составившее 14 281 687, достигнет цифры 66 666 666, сайт прикроют.
       Не верю, не может быть, но…
       Стоило мне выстучать сакральное число, как мой компьютер отказался повиноваться моей мыши, зависнув в таком умопомрачительном катарсисе, что я испугалась за него не на шутку. Выключаюсь. Перезагружаюсь. Осторожно продолжаю…
      
       Скучное несклоняемое название мышиного сайта, то бишь мира, то бишь места, где обитает мышиная популяция, которую я упорно хочу называть и буду называть «народом»,  давно заменено в мышенародной этимологии на живое и прочно укорененное в языке существительное женского рода. Пока я была мышонком, это наименование несколько претило мне, но месяца не прошло, как я привыкла к нему и с тех пор употребляю его без зазрения филологической совести, склоняя направо и налево, образуя от него прилагательные и другие существительные, совершенно забыв, что (заглянем-ка к великому Далю…) в прежние века оно имело употребление лишь в кругах, близких к церкви. «Стихира – похвальный тропарь, на утрени и вечерни. Тропарь – церковный, певчий стих». Вон оно как! Мышиный народ обитает на Стихире, на певчем, стало быть, на похвальном стихе. На утрени обитает и на вечерни. На утрени, когда большая часть народа спит, и на вечерни, когда, по всем показаниям счетчиков, активно ведут себя не менее полутора тысяч мышей. И это, на первый взгляд, не особенно великое население оставляет за собой почти невообразимое (до тридцати тысяч в день, бывало, доходило!) количество следов.
       Возможно ли? Не ошибаются ли счетчики, эти подьячии электронных приказов? По закону (а на Стихире от ее сотворения установлены и действуют железные законы целесообразности) в течение одних суток любая мышь, независимо от ее пола, возраста и заслуг, может оставить в памяти современников и потомков не более двадцати следов. Умножим полторы тысячи на двадцать, получим тридцать тысяч. 30 000 произведений. Вроде сошлось… И все же не верится… Не каторжные же они, эти полторы тысячи, чтобы так сломя голову следить, то есть публиковаться? Каждый Божий день – по двадцать достаточно глубоких и широких следочков? 
       Я как-то попробовала – ну ужас, как устают лапки!
       Пардон, мышам и мышье, в своей попытке дать статистический обзор я упустила главную цифру Главной страницы. Вглядимся:
       «На сервере публикуют произведения 374 841 авторов, сейчас 1160 в сети…»
       Теперь все понятно: хотя мышиный народ насчитывает более трети миллиона авторов, из них «в сети» (то есть в состоянии полного бодрствования, в ясном уме и в обладании всеми органами чувств) соизволят пребывать в это время суток какие-то жалкие три десятых процента. Остальное население предпочитает жить вне сети. Причин тому, как, пожалуй, и всему, несть числа: дневной контроль начальства в человечьем офисе за злостным посещением социальных сетей сотрудниками, отсутствие у спящей мыши компьютера на данный момент времени, человечьи дела и заботы, отвлекающие от мышиной жизни… Меня вот, например, нет в сети потому, что я занимаюсь сетевой статистикой и просто не хочу отвлекаться.
        (Заскочу-ка я на секундочку в сеть проверить цифры… «Сейчас в сети» народу немного прибавилось… щелкни на счетчике, и сразу попадешь в список имен активных мышей. Вот они все, как на ладошке, от А до Я, а те, что прописаны не по-русски, не по-кирилло-мефодиевски, возглавляют список  Некоторые из этих имен буквально намозолили мне глаза за неделю моих изысканий: присутствуют и присутствуют, и на утрени и на вечерни, как приклеены, просто бессонные какие-то или даже бессмертные… Большинство я впервые вижу. У некоторых же я даже бывала в норках, или они у меня бывали – такие отображены в сером, истинно мышином цвете, здрассьте, мы, кажется, где-то встречались… а зайти через час – их и не будет, другие подоспеют им на смену…)   
       Картина в итоге вырисовывается одновременно и простая, и сложная.
       Треть миллиона мышиного народа, скорее всего, фиктивна на добрую треть., если не больше. Однако вполне вероятно, что оставшаяся, скажем, его половина существует в качестве полноценной мышиной особи, но существование это чрезвычайно дискретно, или, так сказать, пунктирно. По нужде ли заходят мыши в свою сеть (например, опубликоваться), или по большой охоте (тоже опубликоваться), или в качестве отдыха от земных трудов (опять-таки… опубликоваться), - но заходят не так уж надолго и не так уж часто. Долго ведь не выдержишь… А эти, бессонные или бессмертные, - они, может, просто включились, потоптались, да и отошли в миры невиртуальные, оставив свои имена висеть в заглавном списке. И какой-нибудь неискушенный мышонок, решивший зайти в гости к такому вот вечно присутствующему мышу, будет горько разочарован, когда, сунув носик в норку, поздоровается с ее хозяином: ответ он получит нескоро, если вообще получит.
       Не в этой ли пунктирности присутствия заключается разгадка странного долголетия мышей, далеко перешагнувших за установленный природой срок жизни?
       Впрочем, есть и другие способы продления мышиной жизни, но об этом позже, ибо всему свое время.   
      
       3. УПРАВЛЕНИЕ
    
       Народом необходимо управлять, и мышиный народ – не исключение, хотя нельзя сказать, что процесс оформления его государственной структуры завершился. Существует опасность (она же надежда), что он никогда не получит завершения, что это находящееся в стадии оформления мышиное государство никто так и не сможет назвать, например, демократической республикой, или монархической республикой, или теократическим что ли халифатом. Дело в том, что наш народ удивительно прыток и мобилен, он быстро сбегается и так же быстро разбегается кто куда: в общем, менталитет его близок к цыганскому менталитету, но без цыганской верности традициям, которые, в сущности, только еще зарождаются у нас – то есть плавают в сознаниях десятков тысяч мышей в виде не то иллюзий, не то заблуждений, не то каких-то, прямо скажем, допотопных сказок. И тем не менее, без управления народу и его певчей похвальной Стихире никак нельзя.
       На взгляд случайного наблюдателя, Стихира управляется анонимной группой чиновников-мышераторов, вооруженных психотехникой последнего поколения и довольно мощной, хотя и несколько примитивной законодательной базой – чем-то вроде мышиной конституции, о которой мыши мало что знают, кроме того, что она, бесспорно, есть и даже где-то записана – где-то там, куда торопливому и занятому всякими публикациями мышу вечно лень и недосуг заглянуть.  Мышераторы – это т а к и е  м ы ш и… Стоп. Они, конечно, никакие не мыши… Мыши пишут эти, как же их там… свихи, нет – стихи! – а мышераторы пишут одни объявления (да и то не сами, а нанимают для этого дела исписавшихся мышей). Мыши живут в норках, мышераторы – нигде. Мыши ходят друг к другу в гости, а мышераторы… Ох, даже представить себе не могу, что бы я почувствовала, если бы кто-то из мышераторов заявился ко мне в гости. В моей норке и спрятаться-то негде, обстановка совершенно спартанская: стихи на полу, стихи на стенах, даже на потолке стихи, по ним бежишь – они шуршат, проклятые, в них зароешься с головой, а хвост все равно торчит… А впрочем, чего бояться? Мне рассказывали, что в соседнем с нашим, бедном и малолюдном государстве существует одна-единственная норка, принадлежащая какому-то полусумасшедшему тамошнему обитателю, называющему себя "Дежурным мышератором". Как бы он дежурит без просыпу, следя за всеми появляющимися публикациями и, как Цербер, набрасывается на мышей, чьи произведения подрывают, по его мнению, основы мышиной нравственности и все такое прочее… Я абсолютно уверена, что это или уволенный за пьянство нижний чин, или тип городского сумасшедшего, какая-нибудь несчастная мышь, заболевшая манией величия от недостатка общения  Этот «дежурный», говорят, наносит карательно-педагогические визиты провинившимся соплеменникам, угрожая им всем арсеналом мышераторских средств воспитания. Но даже такие глупые мыши, как наши несчастные смежники, не принимают его всерьез. У нас же такое просто невозможно. У нас толковые мышераторы, и они, спасибо им за это и за все прочее, в гости не ходят и норок не роют, то есть не выгрызают. Им вроде бы можно написать письмо, только они вряд ли ответят или ответят заранее заготовленным бланком. Правда, на Стихире существуют в великом множестве ящики для доносов, на которых крупно обозначен призыв к определенному действию: «Заявить протест», и можно предположить, что воспользовавшись таким ящиком, то есть такой кнопкой, мышь удостоится ответа мышератора в виде столь же определенного действия с его стороны, но я ни разу еще не нажимала загадочную кнопку и ни одна моя знакомая мышь тоже ее не нажимала. Причина такой осторожности кроется, по-видимому, в том, что большинство мышиного народа – выходцы из стран, где на протяжении веков царила настоящая, классическая тирания, и идея доносительства как-то не приживается в мышиных умах, но еще вернее, что это проявление обыкновеннейшего цыганского легкомыслия и беспечности.
       Таким образом, общение мыши с мышератором практически исключено из обихода, о чем, по-моему, ни одна, пусть самая общительная, мышь нисколько не сожалеет. Конституция, как я уже упоминала, у нас есть, а плоха ли она, хороша – не мышам судить, и если подумать, то чем она хуже, тем нам и лучше – анархии больше, а анархия, как известно, - мать порядка. И я весьма довольна заведенным, благодарение мышераторам, порядком. Известные мне несложные законы мышиного общежития защищают меня от насильников и непрошеных гостей, и мне разрешено публиковать аж по двадцать произведений каждый Божий день, причем при желании я могу  в них даже выматериться (разумеется, художественно и без порнографии), и по адресу мышераторов, кстати, тоже, и никто мне слова не посмеет сказать. Сама же я могу зайти в гости к кому ни попадя хоть в овечьей, хоть в волчьей шкуре, могу переписываться с кем угодно, не тратясь на марки, могу резать правду-матку в любых выражениях и рассылать черные метки недругам, не опасаясь каких бы то ни было преследований со стороны властей.  То есть, по большому счету, я могу все, что захочу. То есть я все еще майтимаус – смотрите, как бицепс перекатывается, играя!
       Разве не так?
       Некоторых моих знакомых мышей и мышек отчего-то напугал не так давно объявленный мышераторами конкурс на создание песни о полиции, в ознаменование которого на Главной странице была вывешена и долго, печально висела полицейская фуражка старинно-диктаторского покроя, но я уверена, что бояться нам нечего. До диктатуры ли бедным мышераторам, живущим на оклады, взяток, кажется, не берущим и все свое благосостояние зиждущим на мышиной любви к поэзии и на мышином честолюбии, речь о котором пойдет дальше…
      
      
       4. БОГАЧ, БЕДНЯК

                …Как государство богатеет,
                И чем живет, и почему
                Не нужно золота ему,
                Когда  п р о с т о й  п р о д у к т имеет.
                Пушкин
      
       Есть диктатура и диктатура. Любая мышь с мало-мальски нажитым опытом плетения следов, то есть произведений, понимает, что всем ее существованием управляют отнюдь не ленивые и безобидные мышераторы, блюдущие букву несложной конституции, а неумолимый и грозный экономический закон. Этот закон нигде не прописан, за его соблюдением никто не следит, но он проявляет себя буквально в каждом движении певчей стихирской жизни, являясь, по сути, законом ее природы. Только он, а более никто и ничто, правит бал мышиного племени, продолжающийся второе десятилетие. Перед величием такого правителя меркнет мечта о демократии, тают мистические предчувствия наступления конца мышиной цивилизации и покорно склоняются серые головы ушастых еретиков.
      
       Он позволяет с уверенностью глядеть в завтрашний день самой ничтожной из ничтожных мыши.
      
       Он заставляет мудрецов задуматься о том, что цена их мудрости – балл.
      
       Он разит наповал гордеца и себялюбца, возомнившего, что глубина оставленных им следов превосходит глубину следов всех прочих соплеменников.
      
       Он невинен, как палач, удушающий уже задохнувшегося и обезглавливающий безголового.
      
       Он вынуждает богача становиться слугой бедняка, а бедняку дарует спасительное чувство жалости к тем, кто богаче его.
      
       Он светится в каждой норке и норище подобно человечьему счетчику энергии и вечно призывает к оплате накопившегося долга.
      
       Он благ и строг. Он meek & might.
      
       Он говорит: Да будет сайт.
      
       Фьут.
      
       Свят, свят – что со мной? Чья десница останавливает мою руку, увлекшуюся славословием? Я хотела закончить возвышенным «Amen», но забыла переключить регистр и издала неприличный, исключительно мышиный, конокрадский свист!
       Так продолжим, перекрестясь?…
      
       Если бы, допустим, мышиный мир был зачат во чреве человечества на два--три-четыре века раньше и в него вошли бы мышатами-новичками такие столпы поэзии и мысли, как, например, Александр Пушкин (далее - просто «Пушкин») или, на худой конец,  William Shakespeare  (ниже – просто «Шекспир»), какая картина предстала бы перед их доверчивыми, жадными до всяческой новизны глазами?
       Во-первых, они бы с некоторой досадой при первой попытке зарегистрироваться в качестве мыши были бы отвергнуты мышераторами на основании того, что авторы с такими фамилиями уже зарегистрированы. Им было бы предложено выбрать себе псевдоним. Пройдоха-Шекспир быстро нашел бы выход из положения: сделав грамматическую ошибку при второй попытке регистрации, он записался бы  Shakespear'ом и ничтоже сумняшеся тут же попытался бы вывалить из своей новехонькой норки все  сто пятьдесят четыре сонета. Понятно, что ему позволили бы опубликовать только первые двадцать штук, а назавтра, устав, он махнул бы рукой и оставшиеся сто тридцать четыре тиснул бы в виде одного пространного произведения, назвав его, слегка прибегнув к плагиату, как-нибудь… «Лондон – Лондон – Лондон. Не венок!». Ограничений на объем публикуемого текста на  сайте вроде бы не существует. Да и какой это объем, в самом деле, - 134 x 14…
       Что же Пушкин?
       Недолго почесав в затылке, он попробовал бы зарегистрироваться под именем «Пушкин 2», но опять получил бы отказ в той же самой формулировке. Перебрав несколько номеров, он наконец добился бы успеха под именем «Пушкин последний» и, в точности как Шекспир, опубликовал бы в первый день 20 ранних лицейских опусов, а во второй (познакомившись ночью по ленточному списку авторских анонсов с творчеством наиболее востребованных авторов) – солидную подборку из приписываемых ему произведений (для чего ему пришлось бы обратиться к своим внесетевым поклонникам, так как произведения эти, разумеется, нигде напечатаны не были, а наизусть он их не помнил). Свою последнюю публикацию он озаглавил бы – решивши, как Шекспир, следовать патентованным на  ленте анонсов образцам: -  «Кто там пускает кораблики по Неве, да еще в наводнение?» Умница-Пушкин (последний), проведя ночь за внимательным изучением нравов и традиций мышиного народа, к утру-то уж смекнул бы, что названия произведений непременно должны быть яркими, как поплавки при рыбной ловле, а еще лучше – эпатажными или загадочными, то есть что тремя звездочками тут никак не отделаешься.
       В результате, на третий день своего мышиного существования как Пушкин, так и ничего не ведающий о нем Шекспир оказались бы обладателями двух  начальных капиталов, исчисляемых суммой где-то в районе… сейчас подсчитаю…
        минус 5 баллов за каждое публикуемое произведение… Итого минус сто пять…
        плюс примерно восемьдесят (если обоим повезло) баллов в первый и двадцать пять во второй день, набежавших им по баллу от каждого из читателей, случайно наткнувшихся на сонеты Шекспира, лицейскую лирику Пушкина, «…Лондон. - Не венок» и «…Наводнение». Итого плюс сто пять.
       …В утро третьего дня Пушкин с Шекспиром обнулили бы счетчики баллов в своих «кабинетах» и, абсолютно равные по возможностям, количеству опубликованных произведений, сетевому опыту а также, не побоюсь утверждать это, - по качеству представленного на рынок продукта, надолго покинули бы сеть  для забот житейских…
       Я могу ошибаться, но, случись такое, возможно, что именно в этот день пришла бы в голову Пушкина гениальная меланхоличная метафора о «жизни мышьей беготне». Усталость должна была сказаться. ..
      
       По прошествии месяца или двух, совершенно одновременно вспомнив о том, что они зарегистрированы, а их произведения опубликованы на сайте стихи.ру, Пушкин и Шекспир бросились бы к мониторам проверить счетчики баллов.
       И оба они не поверили бы своим глазам.
      
       «Баллы 0, - с изумлением прочел Пушкин… - выписка/ перевести/ купить»… - и потянулся проверить кошелек.
       «Баллы 4, - с неудовольствием прочел Шекспир и отвлекся на единственную, оставленную ему какой-то дамой рецензию, в которой дама признавалась в любви к его поэзии и приглашала его заглянуть к ней в норку. По списку читателей можно было видеть, как эта дама всего месяц или два тому назад залпом прочла двадцать одно произведение полюбившегося ей Шекспира. Это ее тотальное прочтение (1) и ее благожелательная рецензия (+3) принесли английскому поэту столь жалкую в его глазах прибыль.
       Оба поэта в сердцах плюнули на пол и опубликовали каждый еще по двадцать произведений. Шекспир разместил пять комедий, пять трагедий, включая "Гамлета", и что-то из неопубликованного, а Пушкин, разбив по главам, выдал всю «Капитанскую дочку», обманно загнав ее в рубрику «прозаические миниатюры», "Памятник", "Медного всадника" и еще пять непечатных, приписываемых ему произведений, так и не догадавшись, правда, определить их в рубрику «любовная лирика».
       И снова поэты на время покинули наш стройный мышиный мир, почти поклявшись не заглядывать в него до будущего года.
       И все же… если посчитать и подумать, и попробовать произвести операцию деления, мы увидим, что капитал  Шекспира до третьей, снова вогнавшей его в минус публикации, превосходил нулевой капитал Пушкина в бесконечное число раз. По сравнению с Пушкиным Шекспир целый месяц или даже два был настоящим богачом.
       Каковы же причины этого так быстро возникшего неравенства двух равных по силе талантов? Неужели это влияние англомании, распространяющееся со все возрастающей скоростью? Вот ведь и в списке авторов на Главной странице иностранные фамилии идут первыми… Шансов попасться на глаза читающей даме у богача Шекспира гораздо больше, чем у бедняка Пушкина…
       Впрочем, стоит посмотреть, что будет дальше….
      

5. РОМАНТИКА ОТНОШЕНИЙ

На этот раз снедаемые честолюбием и жаждой наживы новички не смогли вытерпеть и недельной разлуки со Стихирой. Они еще плохо осознавали ту роль, которую играла в экономическом строе приютившего их государства его единственная, конвертируемая лишь в одну сторону валюта, но с присущей всем гениям интуицией угадывали, что накопление этих загадочных баллов отчасти связано с важнейшим для сердца каждого поэта капиталом  – с любовию народной.  Сорок одно почти никем не читаемое произведение – это не укладывалось в их головах!
       Шекспир, зажмурившись на один глаз, взглянул на счетчик. Целых пятнадцать баллов! Всего за неделю отсутствия! А если учесть, что он оставил счетчик в положении "минус семьдесят шесть", то эта цифра означала  девяносто один балл народной любви… Шекспир потер руки и щелкнул мышью счетчик рецензий, не успев даже рассмотреть его. Он был уверен, что несколько десятков читателей, посетивших его нору, оставили в ней свои послания…
       Но в почте его лежало только две рецензии – позапрошломесячная от Дамы с признанием и новая, от той же Дамы, но чуть более прохладная. Дама упрекала Шекспира в том, что он не отвечает на рецензии, но обещала не обижаться и вторично приглашала поэта заглянуть к ней при наличии времени. Упрек и приглашение сопровождались коротким разбором рецензируемого произведения. Произведение показалось Даме излишне растянутым, грешащим натурализмом и неоправданно мрачным. Впрочем, это были простительные недостатки, а в целом произведение весьма понравилось Даме.  Шекспир в ужасе поднял глаза от рецензии и прочел название произведения. Гамлет! Он так и знал. Он всегда был недоволен этой своей пьесой. Конечно, растянутая. Актерам надо же зарабатывать на хлеб. Конечно, слишком натуралистично. Он писал ее голодный как волк. И мрачность, мрачность, мрачность, действительно не имеющая оправданий.
       Уговаривая себя успокоиться, он обратился к первой рецензии Дамы и трижды перечитал текст. «Пожалуй, надо отдать ей визит. Шут его знает, что это за личность. Может быть, очень влиятельная в здешних кругах. Посмотрю, что она из себя представляет, а потом и отвечу ей, как вежливый человек». Он щелкнул Дамий псевдоним, чрезвычайно сложный и не поддающийся запоминанию, и в тот же миг оказался (впервые в жизни!) в гостях.
       Ни портрета, ни вступительного слова не висело у входа в эту норку. Только туманная картина, изображавшая озеро в хвойном лесу и не дающая никакого понятия о времени года, по которому, хоть символически, можно было бы судить о возрасте и семейном положении Дамы. Поразительно огромное число написанных ею рецензий говорило о большом трудолюбии, а относительно невеликое число опубликованных произведений  - о ее творческой скромности Шекспир жадно набросился на написанные рецензии (знакомиться с произведениями Дамы ему страшно не хотелось). Он читал их сверху вниз в обратном хронологическом порядке. Первая (то есть последняя) рецензия содержала острейшую и неотразимую критику произведения не знакомого Шекспиру автора. Шекспир даже пожалел беднягу. Вторая рецензия содержала более умеренную, допускающую некоторую полемику критику другого произведения того же автора, а третья была не чем иным, как признанием в любви к поэзии этого автора с попутным приглашением заходить. Третья, разгромная, рецензия была безответной; вторая, полемическая, имела ответом грубый выпад: «Попробуй сама написать!»; первая, похвальная, тоже не имела ответа...
       Не долго думая, Шекспир без всякого приглашения щелкнул на имени грубияна и уже во второй раз за пять минут оказался в гостях у... 
       …у Пушкина (последнего), который именно в это мгновение дочитывал свежую критику своей «Капитанской дочки».
 ***********************************************
      
       Осмотревшись в норке Пушкина, то есть познакомившись со всеми ее доступными счетчиками  (читателей, написанных рецензий, полученных рецензий и произведений), а также с датами публикаций,   Шекспир понял, что лучшего компаньона, чем этот немного похожий на мавра Пушкин, ему не найти. Сама судьба посылала ему эту кучерявую, в бакенбардах и домашнем халате мышь (Шекспир сразу оценил качество вывешенного Пушкиным портрета работы  Тропинина).  Даты и показания счетчиков у них практически совпадали. Читателей у Пушкина было всего баллов на тридцать меньше, чем у Шекспира, а рецензий он получил на одну больше – именно на ту уничижительную рецензию от Дамы, которая пробудила в Шекспире сочувствие и интерес к незнакомому поэту.    
       Шекспир быстренько, но не без удовольствия пробежался по четырнадцати главам «Капитанской дочки», познакомился фрагметарно с лицейской лирикой и, пропустив «Памятник» и «Медного всадника»,  прочел, хохоча, все приписываемые Пушкину произведения эротического содержания. Впечатление у него составилось в результате наивыгоднейшее. Пушкин обладал всеми качествами творца, которые, по мнению Шекспира, являлись необходимыми для успешного творчества,  - оригинальностью, фантазией и свободой выражения. Шекспир не раздумывая включил создателя «Капитанской дочки» в пустовавший до этой минуты список избранных авторов и написал свою первую рецензию, постаравшись вложить в нее как можно больше дружественности.  Рецензия легла поверх последней рецензии Дамы, на которую Пушкин уже успел дать короткий и резкий ответ, что-то вроде «Пошла вон!», но по-французски.
       «Отличная штука, - написал Шекспир Пушкину, имея в виду «Капитанскую дочку». – Давно не получал такого удовольствия. Из этого может выйти очень кассовая пьеса. Кстати, о кассе: загляните ко мне в Гамлета, поговорить надо…»
       Пушкин не заставил себя ждать. Вернувшийся домой Шекспир был осчастливлен пополнением счетчика полученных рецензий сразу на двадцать одну трехбалльную похвальную единицу. Его избранник отрецензировал не только «Гамлета», но и первые двадцать сонетов. Гамлетовская рецензия по своему содержанию являлась зеркальным опровержением недавно так огорчившей Шекспира дамской критики. Пушкин назвал прочитанную им трагедию художественно лаконичной, поэтически возвышенной и жизнеутверждающей вещью. В конце была приписка, похожая на в спешке оборванную фразу: «В двенадцатом…». 
       «Парень не дурак», - сказал себе Шекспир и сиганул в двенадцатый сонет.
      
       Бывают странные сближения…
      
       6. ПУТИ ОБОГАЩЕНИЯ
               
         Диалог мыши Пушкина и мыши Шекспира настолько примечателен, что я привожу его целиком (слава богу, успев скопировать реплики до того, как осторожные собеседники «подмели» за собой дискуссионные кулуары двенадцатого сонета). 
      
       - Вы тут недавно, я смотрю? – спросил Пушкин.
       - Ну да, месяца два всего.
       - И как вам все это?
       - Еще не присмотрелся, но уже понял, что игра стоит свеч.
       - И таких свеч, что никаких денег не хватит на их покупку. Вы, полагаю, вроде меня, то есть не при больших деньгах?
       - Увы, я при больших долгах. Наличности ноль… А публика здешняя ленива…
       -   И совершенно нелюбопытна., - присовокупил Пушкин. – Кроме познакомившей нас стервозной дамы, вряд ли кто-нибудь еще проявит внимание к нашему с вами поэтическому наследию. Необходимо давать анонсы, а на какие шиши? Цены тут запредельные. Я говорю о призовых баллах – понимаете меня?
       - Надо самим писать рецензии. Других путей обогащения для нищих мигрантов, какими мы являемся, по-видимому, не существует. Баллы нельзя украсть, их негде занять – кредитов тут не дают… Публиковать новые вещи в надежде, что какой-то из них повезет, лично мне не позволяет гордость – я выложил свои любимые произведения, и пока они не снискают славы, унижаться новыми публикациями из архива, а тем более писанием свежих произведений я не стану. Рецензирование по цене один балл за единицу труда – единственная возможность со временем скопить себе приличный стартовый капитал. А там посмотрю.
       - Вы правы по всем пунктам. Балл за рецензию… Не густо, но при старании…Однако как же мне не хочется их писать!. Я прочитал порядочно здешних произведений и скажу, что ни одно из них не понравилось мне настолько, чтобы захотелось похвалить автора (о присутствующих не говорю), и ни одно не позабавило так, чтобы можно было написать на него хотя бы пародию.
       - И все же… - Шекспир сделал паузу, во время которой  просмотрел десяток последних проанонсированных на одноименной ленте рецензий. – Другие ловко так пишут и по-моему, особенно не вникают в смысл. Всякие «Ах, как хорошо! Желаю дальнейших удач» и «Ну до чего здорово, не оторваться! Пятерка», а вот еще такое: «Особенно понравилось четверостишие … дальше оное целиком скопировано …  Очень тронуло и заставило о многом задуматься»… Как вам?
       - Какая гадость! Пустопорожние комплименты. Так можно не читая что угодно отрецензировать.
       - Зато верный доход. Если, предположим, тут опубликовано, считая с нашими, 14 372 382  произведения, то отрецензировав все (половину вы, другую – я), мы получим… как у вас с арифметикой?
       - Понял вас. Получим, округленно, 14 миллионов баллов или каждому – по семи миллионов. Этого хватит на вывешивание 1 400 анонсов на Главной странице, которые идут нынче по пяти тысяч баллов штука. Почти четыре года, если доживем, каждый день можно будет вывешивать новый анонс. Неплохо!
       - Цифры всегда обнадеживают и даже завораживают. Сколько рецензий способны вы написать за день, коллега, - пятьдесят? Сто?
       - Не пробовал. Наверное, смогу сто, но есть риск, что после этого уже не смогу писать собственные произведения.
       - Да бросьте, вы еще лучше после этого запишите, разогнавши-то перо. Значит, чтобы скопить на главный, пятитысячный, анонс, нужно работать не покладая рук… считайте!
       -  Пять тысяч делим на сто… Пятьдесят дней нужно писать по сто рецензий каждый день, уважаемый Шекспир. Нешто попробовать? Я бы начал с этой дамы… Это даже будет интересно.
       - Нет-нет! С дамами именно вам я связываться не рекомендую. Вы слишком импульсивны. Предлагаю поделить сферы влияния – вы рецензируете авторов с мужскими псевдонимами, а я – с женскими. Помимо мелкого накопления мы приобретем путем рецензирования и некоторый круг знакомств. И у каждого он будет свой, что особенно ценно. Рецензируемые часто отвечают рецензентам благодарными рецензиями стоимостью 3 балла. Поэтому посчитанный вами срок в 50 дней может быть существенно сокращен. И все-таки предлагаю встретиться ровно через пятьдесят дней здесь же, в тот же час для корректировки дальнейших планов.
       - Постойте! Вы заглядывали хоть раз в полный список авторов? Многие псевдонимы и имена совершенно лишены половых признаков. Что с такими делать?
       - Этих, наверное, лучше не читать на данном этапе. Может, это и не мыши вовсе, а кто-то нам пока не понятный, но в мышиной шкурке. Ну, гудбай, Пушкин, и до встречи - через пятьдесят дней…
       - Оревуар… Ах да, забыл - рецензия! Взгляните:
       «Ваш двенадцатый сонет написан очень качественно, на уровне всех предыдущих. Он такой нежный и пламенный. За сердце берет, и чувствуется, как много там еще заложено между строк. Удач вам в творчестве!».
          Как вам мой дебют?
       - Можно бы и покороче, но для начала сойдет. Однако уберите этот комплимент, больше одной рецензии на одно и то же произведение давать не положено, а место встречи изменять не хочется.
       - Фьу-Фьу, - по-мышиному свистнул Пушкин, одним движением ноздри удалил свою рецензию со всеми финансовыми расчетами, и приятели расстались ровно на пятьдесят дней.
      
       Пятьдесят долгих дней своей мышиной молодости Пушкин и Шекспир трудились над написанием рецензий, ползя по списку зарегистрированных на сайте стихи.ру авторов. Пушкин полз от середины списка к его началу, а Шекспир – от начала к середине. В первый же день они оба убедились, что большая часть авторов полного списка были не чем иным, как мертвыми или полумертвыми душами Стихиры. Каждая четвертая норка оказывалась наглухо закрытой, а в каждой второй, хоть и открытой, было голо, как в склепе, и разве лишь одно-единственное произведение сиротливо висело в ней, даже не снабженное названием и совершенно никем не читаемое. Пушкину приходилось труднее, чем Шекспиру, так как закрытых норок и застывших в анабиозе безвестности хозяев было гораздо больше в середине списка, чем в его начале. Однако изредка нашим рецензентам везло, и они нападали на золотую жилу, то есть норку, цифры счетчиков и даты последних публикаций в которой говорили об активной жизни обитающей тут мыши. Оказавшись в такой норке, обессиленные чередой бесполезных заскакиваний и выскакиваний Шекспир с Пушкиным просто шалели от открывшихся перед ними возможностей рецензирования и с их самих удивлявшим жаром принимались оценивать все опубликованные обнаруженным автором стихи, сколько бы их тут ни висело – хоть десять, хоть сто, хоть тысяча (последнее было большой редкостью и обеспечивало, например, Пушкина работой на неделю, причем с пятнадцатипроцентным перевыполнением плана по выколачиванию баллов, так как, приноровившись к манере рецензируемой мыши, можно было вместо прозаических, набивших жуткую оскомину клише оставлять блестящие, дающие отдых перу рифмованные отклики в духе поэзии плодовитого (в данном случае – себе на беду) хозяина норы). Шекспир же, с кем бы ни имел он дела, был одинаково лаконичен и скуповат на подробности. Он хвалил все подряд в банальных дифирамбических выражениях типа «беспримерная глубина содержания» или «виртуозное владение формой» (бывало и то, и другое сразу), разнообразя их время от времени экспрессивными междометиями вроде «Ах!», «Ух!», «Ну!», «О!» и «Круто!». К себе в норку он, рецензируя, никого (как, кстати, и Пушкин) не зазывал, памятуя о том, какое неприятное впечатление произвел на него первый визит Дамы; ответов на свои рецензии не читал; на собственный счетчик полученных рецензий не глядел (некогда было) – и в общем, двигался по бесконечному списку с целеустремленностью и медлительностью сеятеля, горсточками разбрасывающего по вспаханному полю семена будущих всходов.
      
       7. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
      
       Минуло ровно пятьдесят дней со дня первой встречи наших героев. Согбенный, на дрожащих лапках, таща за собой облепленный репьями хвост, Шекспир добрался до своего двенадцатого сонета. Уже целых две недели дожидалась его там каждый день обновляемая рецензия следующего содержания:
       «5 012 есть! Поднажмите! Пушкин»
       «5 100 есть! Поднажмите! Пуш.»
       … … … …
       «5 555 есть! Поднажмите! П.»
       
       - Монинг, Пушкин, - поздоровался Шекспир. -  Я смертельно устал. У меня ровно 6 000. Неделю пролежал пластом. Легче написать 5000 сонетов, чем такую уйму рецензий. Навару с них почти никакого, посмотрите мои счетчики…
       - Смотрел уже. У вас читают только первый сонет, рецензий на него порядочно, но  все шутовские. Я бы занес этих забавников в черный список. А у меня читают только сами понимаете, что, и рецензий почти не пишут. А ежели пишут, - Господи прости! – я их сразу удаляю. Счетчик от этого не страдает. Ну  так как – вы уже решили, что будете анонсировать?
       Шекспир помолчал, собираясь с духом.
       - Знаете, я бы подождал немножко. За эти пятьдесят дней я приобрел стойкое отвращение к поэзии всех жанров. Смотрю на свои пьесы и думаю: собрать бы их все, да сжечь. А сонеты подавно. С вами такого не произошло?
       - В общем, я тоже несколько разочаровался в себе. Подумываю заменить лицейскую лирику более поздними произведениями. Есть у меня один романчик…
       - Проза тут плохо востребована – ваша «Дочка» совершенно непосещаема…
       - Романчик как раз в стихах, «Евгений Онегин» называется. Правда, длинный, но можно разбить на главы. Нет, лучше не разбивать, а проанонсировать полный текст.
       - А дальше что?
       - Ну, на анонс повалят читатели, увлекутся…
       - Это бабушка надвое сказала, что увлекутся.
       - Хорошо, допустим, только некоторые увлекутся, но напишут рецензии, а еще порекомендуют меня своим знакомым. Все как в жизни.
       - Чтобы написать рецензию, а тем более «порекомендовать знакомым», надо прочитать. У кого тут хватит терпения прочитать произведение объемом больше одной страницы? Лично у меня никогда не хватит. Не обижайтесь, Пушкин, и сильно на меня не рассчитывайте.
       - Вот на этой нетерпеливости и основан мой расчет! Кое-кто, начав читать, заинтересуется и напишет рецензию именно для того, чтобы не потерять заинтересовавшее его произведение и заглянуть в него когда-нибудь потом, на досуге.
       - Мечты, мечты…
       - Нет, правда, Шекспир, вы смело можете проанонсировать «Гамлета». Звучное, запоминающееся название. Так и притягивает курсор мыши к ленте анонсов. Триста визитеров я вам гарантирую, и хотя бы пятьдесят оставят следы своего пребывания в виде похвальной рецензии. Итого 450 баллов!
       - Мне не нравится такое «Итого». Не для такого Итого я столько времени ползал на брюхе перед бездарями, которые … Простите, Пушкин, мне надо успокоиться…
       - Ну, дорогой мой, не все так плохо. Вам, очевидно, не повезло. Ведь вы читали женскую поэзию. Она вам не очень близка. А я вот раз эдак пять или шесть натыкался на очень интересных поэтов и даже на презамечательных.
       - Вы добрая и увлекающаяся мышь, Пушкин….
       - ..на презамечательнейших поэтов. Такие, понимаете, своеобразные и сильные стихи, что я даже не смог написать на них ни одной рецензии. Жаль, имена авторов выветрились из памяти, и больше мне на этих поэтов не наткнуться, и ко мне они вряд ли заглянут.
       - Почему же вы ничего им не написали? Я бы вот, наткнувшись, непременно что-нибудь написал. Если есть за что хвалить, надо хвалить…
       - В том-то и парадокс, что настоящую поэзию – поэзию, так сказать, затрагивающую все фибры твоей души, - невозможно хвалить в глаза. То есть в глаза бы я еще смог, но тут – заглазная рецензия, одна из тысяч только что ради выгоды написанных пустышек, единственная в их циничном ряду… нет! Не хвалится, никак. Вот и проворонил нескольких, может быть, самых лучших представителей этого бесчисленного мышиного народа…
       - Русская душа – потемки, - посочувствовал Пушкину Шекспир. – А насчет дамской поэзии вы, пожалуй, правы. Было ошибкой с моей стороны организовать наше рецензирование по половому признаку.
       - Я готов поменяться. Если есть надежда, что чтение мужской поэзии возвратит вам веру в себя, дражайший Шекспир, - я готов, хоть сегодня. Еще не вечер…   
       - Ну нет! – отрезал Шекспир. – Повторить этот марафон я не решусь никогда. Финита ля комедиа. Ступайте по моим следам, если хотите, но уверяю вас, что это не доставит вам радости. О Боже! От слова «любовь» у меня начинаются колики. Слово «разлука» напоминает мне паука, ползающего под одеждой. Я весь чешусь от женской любовной лирики. Женщинам вообще не надо давать учиться читать и писать. Их единственным литературным поприщем должно быть устное сочинение колыбельных песен. Но что-то ни единой колыбельной не встретил я, читая мышьи вирши. А так хотелось умереть, уснуть! Но мне все совали под нос какие-то судороги страсти, какие-то пепелища и летающие обломки страсти и даже какие-то философствования над разбитыми корытами все той же страсти…
       - Вот, Шекспир, вот!
       - Что «вот»?..
       - Вы сами видите, что в вас пробудился настоящий критик. Только что произнесенная вами филиппика в адрес женской поэзии – это настоящая, искренняя и профессиональная критика, какой поискать. Вам надо двигаться именно в этом направлении. Берите моих поэтов-мужчин и – с Богом! Следующие пять тысяч рецензий доставят вам не муку и скуку, а истинное удовольствие профессионала. Ругать приятнее, чем хвалить. Тут больше простора для метафор.
       - Шутите, Пушкин. Удовольствие я, положим, получу, на первых порах… Но авторы сразу занесут меня в черные списки или обгадят своими рецензиями мой первый многострадальный сонет. Увы, видимо придется, как вы давеча посоветовали, проанонсировать Гамлета (только не забыть бы Даму в черный список засунуть, а то ее рецензия отпугнет читателей…).   И будь что будет.
       Было далеко за полдень. Зажмурившись и плюя через плечо, то есть практически вслепую, Шекспир и Пушкин дали анонсы своих произведений на Главной странице. Шекспир вывесил «Гамлета», а Пушкин, как ни отговаривал его от этого приятель, - «Медного всадника», совершенно девственную в смысле посещения ее читателями поэму.
       Открыв глаза, они посмотрели на ленту анонсов. «Гамлет» угодил между произведениями  «Одноразовый приятель» и «девочка с приветом», а «Медный всадник» вклинился  между «Искал я серебро и злато» и «Мы живем на маленькой планете».
       Дело было сделано. Балльные счетчики мыши Шекспира и мыши Пушкина похудели на пять тысяч призовых баллов каждый. Перед очередным расставанием Пушкин попросил Шекспира написать похвальную рецензию на проанонсированного «Всадника», но получил отказ.
       - Не-е-е- могу, Пушкин, хоть режьте! Сил никаких нет!
       -  Напишите ругательную, какая разница. Лишь бы была рецензия, для почина.
       - Ладно, - сказал Шекспир и написал:
      
       «Эта не лишенная достоинств поэма в свете последних событий совершенно потеряла актуальность. Петербургская дамба достроена, и никакие наводнения городу не грозят. Советую автору обратиться к другим, более насущным предметам».
       … … … … … … … … … … … … … … … … …
       -  Мне хочется взорвать все к чертовой матери, -  сказал Пушкин Шекспиру, когда они на другой день после вывешивания анонсов встретились в обновленной рецензии Пушкина на двенадцатый сонет Шекспира. – Всю эту маленькую планету!
       - У меня такие же чувства, - ответил Шекспир. – «Девочка с приветом» обвешена восторженными рецензиями, как елка шишками в урожайный год, а мой Гамлет получил всего десять формальных отписок – мол, я тут был…
       - …мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало. И все же вам относительно повезло. Мой «Медный всадник» вообще остался при своей, то есть вашей, единственной рецензии. Читателей много, жаловаться не могу, – анонс есть анонс, - но все они предпочли развернуть дискуссию вокруг заявленной вами темы внутри рецензии. Читали?
       - Не успел. А что там? Заранее извиняюсь…
       - Вы тут ни при чем. Просто их всех интересует не поэзия, а возможность потрепать языком. Наводнение, дамба в Невской губе, градостроительные проблемы – не дискуссия, а трактат, не дающий мне ни одного лишнего балла. Я убрал вашу рецку, Шекспир, не обижайтесь, вместе с довеском.
       - Да на здоровье. Я еще напишу.
       - Нет. Я уже переименовал «Медного всадника» в «Сказку о рыбаке и рыбке», поменяв текст на соответствующий, и дело пошло лучше: меня стали читать женщины. Хвалят, между прочим, и, кажется, искренне хвалят. Я начал отдавать визиты.
       - Женщинам?
       - Да, это тонко чувствующие подчас существа. Правда, большинство из них уже имеют внуков, но мне это безразлично. Вопрос решен: вскоре я опубликую еще несколько своих сказок. Одна из моих рецензенток даже перечислила на мой счет девятьсот баллов в качестве аванса для написания сказки о мертвой царевне и о семи богатырях.
       - Уж не хотите ли вы сказать, Пушкин, что наши с вами пути с этого момента расходятся? Вам улыбнулась удача, а я остался без баллов и всяких надежд их заработать!
       - Шекспир, я русский дворянин и не способен к предательству. К тому же эта моя популярность в узком кругу долго не продержится. Сказок у меня кот наплакал, бабушки баллами небогаты, к тому же сами пишут сказки, и прескучные. Я благодарен бабушкам, но становиться их заложником не собираюсь. Хочется, понимаете ли, чтобы мир оценил тебя по достоинству, от кончика носа, так сказать, до кончика хвоста… Я все-таки опубликую «Онегина» - через какое-то время, набрав очки! И в ваши пьесы, особенно в «Гамлета», я верю.
       - А я почти готов закрыть свою нору. Меня унижает создавшаяся ситуация.
       -  Предлагаю разрешить ее революционно.
       - О чем вы?
       - Нам с вами необходимо заключить союз, Шекспир.
       - Какой союз?
       - Брачный союз, как это тут называется.
       - Это вам бабушки посоветовали? Или вы немного сбрендили от общения с ними?
       - Это совершенно нормальная, общепринятая вещь, Шекспир. Все чисто виртуально, не бойтесь. Я узнавал и у бабушек, и у дедушек, и по кое-каким другим каналам… В общем, слушайте. Просуществовать тут, в Мышином государстве, без участия в светской жизни, заключения брачных союзов и произведения на свет потомства долее полугода невозможно. У нас с вами этот роковой юбилей на самом носу. Буквально все симптоматично: спонтанно возникшая депрессия, отсутствие аппетита к поэзии, творческое бесплодие… Неужто сами не чувствуете?
       - Еще как чувствую…  Но объясните подробнее, черт возьми!
      
       Я не успела скопировать объяснения Пушкина и потому даю свое изложение матримониальных аспектов жизни Мышиного народа. Что-то я могу упустить ввиду необъятности темы, но главное, надеюсь, пройдет красной нитью через дальнейшее повествование. 
      
       8. БРАКИ И ПОТОМСТВО
      
       Брачного законодательства в Мышином государстве до сих пор не существует даже в виде чернового проекта. Но это никак не означает запрета на заключение браков между мышами, пожелавшими вступить в оный брак. Что не запрещено, то разрешено. А не запрещены у нас абсолютно любые формы браков, с любым числом брачующихся любого возрастного, полового и имущественного статуса, в любых преследуемых  при заключении браков целях, главной из которых, по известной мне статистике, является произведение на свет потомства. Да-да, вопреки повсеместно распространенному мнению о том, что народонаселение Мышиного государства пополняется в основном путем искусственного прироста, за счет первичного регистрирования на сайте стихи.ру все новых и новых особей мышиной породы, огромную долю в темпах и объеме увеличения поголовья активных мышей составляют именно потомки, произведенные в мышиных браках.
       Самой распространенной формой брака является брак по расчету. Женихи и невесты могут, разумеется, вступать в него, и частенько так и происходит, под влиянием любви (обычно – любви к поэзии), и тем не менее расчет тут главенствует. К таким бракам относятся, например, из месяца в месяц и из года в год возобновляемые на арене мышиного существования конкурсы  произведений, как тематические, так и абстрактные. Для того чтобы организовать подобный конкурс, двое или более мышей любого пола и возраста заключают неписаный брачный договор, где оговаривают механизмы предполагаемого соревнования между поэтами, сроки его проведения, систему отбора и поощрения будущих конкурсантов, а также составляют семейный бизнес-план. Затем создавшаяся таким образам полигамная (обычно) семья  порождает потомка, зарегистрировав его под звучным привлекательным именем, таким как, например, Конкурс Поэтов (КОП), или, поскромнее: Ежемесячный Интернациональный Конкурс (ЕЖИК), или, с большим замахом:  Конкурс Равных Возможностей (КОРАВОЗ). Для удобства изложения в дальнейшем я буду называть этого потомка немного слишком громким, но зато очень точным словом «квази-мышь».
       Родители квази-мышей могут продолжать вести обычную поэтическую мышиную жизнь, как только их чада встанут на ноги и начнут сами зарабатывать на поддержание своего существования. А заработки у этих чад при правильном воспитании и кормлении оказываются нешуточными. Мыши-конкурсанты узнают о новом объявленном конкурсе либо при получении личных приглашений на участие в нем, либо из анонса, размещенного на Главной странице. Перед выставлением анонса квази-мышь КОП или квази-мышь ЕЖИК вывешивает в вырытой ему родителями норке предназначенное к анонсированию произведение под названием «КОНКУРС ПОЭТОВ. ОТБОРОЧНЫЙ ТУР» или «КОНКУРС РАВНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ ПРИГЛАШАЕТ К УЧАСТИЮ В СЕНТЯБРЬСКОМ ЭТАПЕ». Это весьма лаконичная прозаическая миниатюра, содержащая описание условий участия в объявленном конкурсе. Каждая мышь, решившая участвовать в конкурсе, должна сопроводить внимательно прочитанное ею приглашение своей рецензией, заключающей в себе представляемое на суд жюри конкурса собственное произведение. В зависимости от авторитетности квази-мыши, то есть, пардон, поэтического конкурса, число его участников может колебаться от двух до нескольких сотен поэтов. Помимо сотен приносящих доход рецензий-заявок (большая часть которых отсеевается членами жюри, то есть или породителями конкурса, или их следующими, побочными, более молодыми, чем конкурс, потомками, или просто завербованными любовью к поэзии и светской жизни первичными мышами),  «продвинутая», то есть снискавшая уважение авторов  квази-мышь получает еще и рецензии от проигравших конкурс (не вошедших в число победителей) мышей, желающих теперь узнать мнение свободных умов, не облеченных властью судить о качестве их забракованных опусов. В этих, уже внеконкурсных, рецензиях потерпевший неудачу поэт вновь обнародывает свое недостаточно конкурентоспособное произведение и такими путем получает (или имеет шанс получить) его приблизительно-точный разбор, часто весьма утешительный и часто – с осуждением неправедного суда жюри. В результате маленькое и большое, моральное и не только удовольствие имеют все участники конкурсной мистерии, а квази-мышь тем временем зарабатывает не менее 100 тысяч призовых баллов в год благодаря рецензиям-заявкам, рецензиям-реваншам и довольно большим толпам любопытствующих визитеров-мышей, с ревностным интересом следящих за жизнью квази-мыши – поэтического конкурса. Конкурсная квази-мышь - это еще не олигарх, но уже  вполне состоятельное существо мышиной породы, плод мышиной изобретательности и деловитости, освященных, как уже было сказано выше, самой подлинной любовью к поэзии. Можно предположить, что оно имеет три хвоста, а то и все тринадцать. И ушей у него гораздо больше, чем у каждого из его двуухих родителей. Выигрывает ли от  такого изобилия вообще поэзия и конкретно мыши-авторы, из месяца в месяц попадающие на ведущие места в конкурсах, - вопрос, не имеющий никакого значения, но весь мышиный народ, как единый неделимый организм, конечно, выигрывает. Анонсы, которые размещает молоденькая и еще небогатая квази-мышь для привлечения конкурсантов, анонсы, даваемые участниками конкурса с целью набрать как можно больше баллов для так называемого народного голосования (формально и потенциально весь мышиный народ может считать себя членом жюри любого конкурса), а также всякие другие политически-поэтические ухищрения – все это развлекает и увлекает очень многих, а главное – весомо пополняет бюджет государства, что придает уверенности в завтрашнем дне мышераторам и позволяет менее оборотистым или более тупым мышам  в полном неведении и спокойствии писать в своих забытых Богом норках сколь угодно талантливые произведения, даже не задумываясь о том, что когда-нибудь все-таки, наверное, за эту малину придется заплатить?
       Мы рассмотрели наиболее продуктивный и сложный вид брака по расчету. Этот полигамный, как правило, брак встречается среди мышей не так уж часто. Он требует от брачующихся большого жизненного опыта, кое-какого владения критической фразеологией, отсутствия поэтической усталости (которая настигает нас всегда в самый неподходящий момент – как раз на пороге отборочного тура октябрьского конкурса) и еще многого другого, услышав о чем от Пушкина, Шекспир категорически не дал тому договорить.
      
       - Не сходите с ума, Пушкин! – сказал он. – Ни у вас, ни у меня нет никаких данных для подобного типа размножения. Давайте что-нибудь попроще.
       - Пожалуйста, - ничуть не обиделся Пушкин. – Ведь я это вам рассказал исключительно затем, что вдруг бы вы захотели поучаствовать в таком конкурсе…
       - Какой там участвовать! Чем участвовать? Гамлетом? Сонетом?
       - Зачем сонетом… Что-то новенькое появится у вас, и поучаствуете.
       - Да никогда в жизни. Все лучшее я уже написал.
       - Да что ж это вы так уверены, что на конкурс надо посылать именно лучшее?
       - …Пушкин… вы от меня что-то скрываете. Вы намного раньше меня закончили рецензийный марафон. Я, кажется, догадываюсь: вы уже подали  или собираетесь подать заявку на конкурс?
       - Не подал и не собираюсь. Мне, как и вам, не пишется. Более того, меня вообще тошнит от стихов, и это, чувствую, не скоро пройдет. Но вот если бы мы с вами породили новую мышь…
       - Ну, говорите, какую еще мышь! 
       
        9. НАДЕЖДА ПОЭЗИИ   
      
       - Помните ли вы еще, дорогой мой Шекспир, то множество мышей со странными псевдонимами без каких-либо признаков пола, чьи норки решено было нами обходить стороной, когда мы приступили к изучению и рецензированию авторов с банальными и половоопределенными именами?
       - Ну, помню… Я иногда с разгону заскакивал в такие норки и честно говоря, не замечал каких-либо отличий их от норок тех мышей женского пола, которые…
       - Забудьте на время о женском поле и вообще о всяких неприятных моментах. Настройтесь на позитив, прошу вас.
       - Ладно, продолжайте, Пушкин…
       -  Так вот. Я посвятил некоторое время изучению жизни и повадок мышей этого неопределенного рода и пришел к выводу о том, что они также являются потомками неких браков, а не первичными мышами. За это говорит, во-первых, их явное желание (а скорее всего – желание их родителей) отгородиться от слишком тесных контактов с соплеменниками именно такими пышными незапоминающимися псевдонимами, а во-вторых – какая-то рыхлая безличность их стихов, в очень небольших количествах присутствующих в норках обладателей имен типа «Вечный неземной покой» или «Всевидение недремлющего ока».
       - Я еще почище встречал имена, но память моя много хуже вашей, Пушкин, да и зачем помнить…. А что насчет жизни и повадок, как вы сказали? Неужели с такими жуткими именами можно жить? Или они – тоже конкурсы?
       - Ни в коем случае. Это потомки мышей, появившиеся на свет, очевидно, в период глубокого разочарования их родителей в собственных поэтических судьбах. Не у всякой мыши хватит мужества признать, что ее поэзия, сколько ни старайся эта мышь писать рецензии, давать анонсы, участвовать в конкурсах и прочее, и прочее… - абсолютно никому не нужна.
       - Ах, мне ли, Пушкин, этого не понять! Вы заглянули ко мне в душу. Но куда же вы все-таки клоните?
       - К вашему гениальному двенадцатому сонету, а еще точнее – к двум его заключительным строкам, которые я, как и весь сонет, давно выучил наизусть.
       - Это… грубая лесть?
       - Я по-русски, если позволите. Перевод не мой, но переводчик очень верно передал и мысль, и настроение вещи:
       «Но если смерти серп неумолим,
       Оставь потомков, чтобы спорить с ним!»
       Каково сказано!
      
       - М-м-да-а….- промычал Шекспир и добавил:
       - Ну-у-у, - а потом:
       - Чер-те-что! Однако…
      
       Короткая душевная борьба закончилась полным признанием правоты Пушкина со стороны Шекспира. Не прошло и четверти часа, как на свет появился новый мышонок, зарегистрированный после недолгого спора под именем "Надежда Поэзии". Шекспира немного беспокоил легкий намек на женственность в имени его отпрыска, но Пушкин объяснил ему, что надеждой поэзии может быть и стать кто угодно и что вот недавно он наткнулся на похвальную рецензию, где рецензент называл прельстившего его автора «надеждой сайтовой поэзии», автор же являлся мужчиной, о чем свидетельствовали и его очень мужественные стихи, и его фамилия с окончанием на «ов», и его портрет в полный рост и в одних плавках, на фоне морского прибоя. 
      
       - Портрет! – всполошился Шекспир. – Где мы возьмем портрет?
       - На первых порах достаточно пейзажа, - сказал Пушкин, несколько удивленный так неожиданно вспыхнувшим энтузиазмом своего приятеля, ранее столь скептически настроенного по отношению к идее воспроизведения .
       - Ну нет! Я не желаю, чтобы мой потомок был, как какая-то там дама без роду-племени, представлен безликим пейзажем! Надо подобрать яркий шедевр в интернет-пинакотеке, что-нибудь малоизвестное.
       - Стоит ли тратить время? Я немного рисую – конечно, в графике. Дайте мне пять минут, и я запечатлею Надежду Поэзии в профиль или анфас, как вам захочется.
       - Анфас и с опущенными глазами. С вьющимися локонами и чтобы только шея была видна…
       - Вы как будто уже ревнуете Надежду к ее будущим поклонникам, - позволил себе пошутить Пушкин, но Шекспир не пожелал ответить, и Пушкин принялся за рисование.
      
       Спустя некоторое время Надежда Поэзии была полностью экипирована для своего первого появления  в свете. Скромный портрет прелестной мышки с мило торчащими ушками в локонах и с опущенными долу глазками оживлял пока еще пустую, украшенную лишь кратким резюме норку. Над резюме родители Надежды трудились довольно  долго, не обошлось без споров, но Пушкин был удивительно уступчив и согласился, чтобы Надежда поведала о себе и своем кредо в четырех простых словах:
       «Радуюсь каждому мгновению существования!»
       Оставалось укрепить норку Надежды качественными, поэтичными произведениями, по возможности близкими к современности, и проанонсировать их..
       С первым особых проблем не возникло. Пушкин пожертвовал Надежде  «Сказку о попе и о работнике его Балде», сократив ее до размеров баллады, заменив попа крупным взяточником-бюрократом, попадью -  владелицей свечного завода, поповну – продажной звездой шоу-бизнеса, а главного героя, работника Балду, сделав сотрудником полиции, с помощью бесов-агентов выводящим всю криминальную семейку на чистую воду. Типа он нанялся к взяточнику-папе охранником, а там пошло и пошло. Баллада о Балде была определена в рубрику гражданской поэзии. Теперь она называлась «Песня о работнике полиции»…
       Шекспир подверг необходимым метаморфозам «Ромео и Джульетту», убрав оттуда все кровавые и мрачные сцены, вычеркнув недотепу-Лоренцо и заключив сам собой составившийся хэппи-энд слегка подправленным слоганом четырех веков о том, что «нет повести счастливее на свете, чем повесть….», и так далее. На какие-либо уступки современности он, правда, не пошел, объяснив это своим плохим знакомством с оной современностью. Но вещица вышла хоть куда и была опубликована в рубрике «любовная лирика» под названием «Хорошо забытое старое», так что вполне могла сойти за современную стилизацию, что, кстати, стопроцентно упасало Надежду Поэзии от возможных обвинений в плагиате.
       Потом Пушкин и Шекспир несколько вечеров кряду поиграли в буриме, благодаря чему список произведений их чада дорос до цифры 50 – и родители особенно гордились тем, что дитя за столь короткий срок смогло опубликовать больше произведений, чем каждый из них за несколько месяцев. В списке присутствовали все рубрики, кроме «низовых жанров» (последнему резко воспрепятствовал Шекспир, и Пушкин скрепя сердце согласился с ним).
      
       Можно было открывать норку (закрытую на все время ее оформления) и объявлять о новом пришедшем в мир поэте. Родители, только что полные самых радужных надежд, схватились за головы. На счете у Надежды Поэзии было  минус 250 призовых баллов. Шекспир с Пушкиным могли наскрести, сложившись, чуть более двух с половиной тысяч баллов. Это был остаток от заработанного ими рецензированием начального капитала, основная часть которого пошла на анонсы «Гамлета» и «Медного всадника», мимикрировавшего в «Сказу о рыбаке и рыбке», плюс жалкая недотысяча, пожертвованная поклонницей сказок Пушкина. Кое-что, но очень немного, принесли своими визитами безгласные читатели, клюнувшие на анонсы. Сумма в две тысячи пятьсот баллов являла собой стоимость среднего по качеству анонса на ленте произведений. Отдав эти баллы потомку, родители оставались при чистом нуле. Оба призадумались. На какую-то минуту им показалось, что вся идея изначально обречена на провал. Разве можно рассчитывать на успех предприятия, в самую основу которого положен обман? Своими сомнениями герои друг с другом не делились, но молчание их длилось довольно долго.
      
       Первым не выдержал Пушкин.
       - В общем так,  - угрюмо заявил он. – Признаюсь, мне безумно жаль этих баллов. – Однако я точно знаю, что к рецензированию я в ближайшее время буду совершенно не способен, так что на ответные визиты и на прирост счетчиков рецензий мне рассчитывать не приходится. Вы, Шекспир, по-моему, в том же положении, но еще и без читателей, которые у меня все же в небольшом количестве имеются. Если наша Надежда не научится зарабатывать каким угодно способом, нам с вами хана. А ей (или ему, если вам так больше нравится) надо с чего-то начинать.
       - Даешь рецензию на ленте произведений! – воскликнул Шекспир и потянулся курсором мыши к  опции «анонс произведения». – Перечисляйте мне  ваши баллы! Я проанонсирую Надеждино «Хорошо забытое»!
       - Не длинновато ли для начала? Мне кажется, ее «Песня о работнике полиции» более читабельна…
       - Эту песню Надежда сможет отправить на конкурс песен о полиции, результаты которого объявят в апреле будущего года.
       - И правда, я как-то забыл о нем… Хорошо, анонсируйте «Забытое».Я уже перечислил вам баллы.
      
       Мышь Шекспира азартно щелкнула на опции анонса….
      
       - Погодите, - спохватился Пушкин. – Надо нам с вами убрать друг друга из списков наших избранных авторов. Браки не под запретом, но, бог его знает возможно, за ними иногда следят. С этой минуты мы не должны афишировать наше знакомство. И рецензии ваши замечательные тоже уберите, пожалуйста, а я свои.
       - Но двенадцатый сонет?
       - Мы там всегда подметаем за собой, и сегодня тоже подметем.
      
       Уничтожив все следы своего знакомства с Пушкиным, Шекспир полным уверенности жестом потянулся к судьбоносной ветке «продвижение» – «анонс произведения»…
      
       - Стойте! -  опять остановил его Пушкин. – Вы не забыли открыть норку Надежды?
       - И правда, забыл… Ужас какой-то… Сейчас…
      
       Норка была открыта, анонс благополучно вывешен, Шекспир и Пушкин опять превратились в бедняков, но на сердце у обоих полегчало.
      
       - Страшно подумать, любезный супруг, то есть, простите, - соавтор, что из-за нашей с вами небрежности с Надеждой Поэзии могло получиться как с несчастным Башмачкиным.
       - Да уж, - вздохнул Шекспир. – Слава богу, что наша Надежда все-таки не совсем настоящая и ей не грозит его горькая судьба.
      
       История Башмачкина, известная любой мыши, хоть когда-нибудь дававшей анонс своего произведения на Главной странице, стоит того, чтобы посвятить ей отдельную главу.   
      
       10. АНОНС БАШМАЧКИНА
      
       Мышь Башмачкин была одной из самой старых мышей сайта стихи.ру. и очень бедным, по человечьим понятиям, поэтом. Но как почти всякий поэт и как каждая, за редким исключением, мышь, Башмачкин обладал огромным, сверхчеловеческим честолюбием. И как ни пригибала его к земле унизительная жизнь мелкого честного чиновника, он никогда не изменял своей единственной мечте: увидеть стихи, начатые им в юности и законченные лишь в глубокой старости, помещенными на широкую, яркую, завораживающую блеском талантов ленту авторских анонсов на Главной странице сайта. Средств к осуществлению мечты Башмачкин имел в своем распоряжении немного: уже рассмотренное нами рецензирование произведений других поэтов и впервые упоминаемое (как играющее особую роль в данной истории) накопление рублевого капитала из своего скудного жалования, а потом - из еще более скудной пенсии, которой едва хватало на оплату съемного угла и кое-какую одежонку. Откладывая в месяц по десяти рублей (а после выхода на пенсию – по пяти), Башмачкин мог за десять лет собрать необходимую для анонса сумму в тысячу рублей. Поначалу он еще тешил себя надеждой разжиться также и призовыми баллами, то есть пробовал писать рецензии, но толку от этого выходило пшик. Во-первых, нищий честолюбец очень плохо разбирался в поэзии (он служил по железнодорожному ведомству), не мог отличить одни стихи от других и всем писал примерно одно и то же, страшно стараясь при этом выдержать классический слог и уставая от написания всего одной рецензии как от целого дня перебеливания деловых бумаг. Во-вторых, даже если бы эта его всегда комплиментарная, всегда очень длинная и невразумительная тягомотина смогла пробудить в отзывчивом сердце какой-нибудь мышки желание откликнуться ответной рецензией на единственное вывешенное в норке Башмачкина произведение, добрячка была бы немедленно остановлена в осуществлении своего намерении странным резюме поэта, в котором тот обещал закончить предлагаемые вниманию читательской аудитории, а пока еще не до конца отделанные стихи к…..такому-то сроку. Обещанный срок окончательной отделки перемещался по кругам времен года, всегда опережая текущую дату, и все потенциальные рецензенты Башмачкина разводили лапками и в уважительном молчании покидали его неуютную норку.
       Робость дебютанта владела Башмачкиным до тех самых пор, пока он наконец не оказался обладателем огромной  рублевой суммы, необходимой для анонсирования его…
       …увы - мадригала, ибо стихи, писавшиеся и отделывавшиеся им всю жизнь, были посвящены его покойной невесте, с которой ему не суждено было сочетаться браком. Когда-то давно поэт начал писать их как признание в любви с предложением руки и сердца, но получив отказ, резко переделал текст, придав стихотворению форму меланхолического любовного воспоминания, а по прошествии нескольких лет, скорбно примирившись с утратой личного счастья, - опять перелопатил текст, записав его в виде притчи, повествующей о недостижимости идеала.
       Возлюбленная поэта перешла в лучший мир ровно в тот день, когда поэт положил в чулок последние недостающие пять рублей. Башмачкину не надо было пересчитывать содержимое своей кассы: он проделывал это регулярно каждый месяц. Как был, с чулком в руках, с непокрытой головой, плача от горя и счастья одновременно, добежал он до ближайшего отделения Сбербанка, где оплатил выданную ему мышераторами квитанцию о внесении на его мышиный счет кругленькой суммы в тысячу рублей. 
       В запасе у него оставалось три-четыре дня. За эти дни он закончил стихи, писавшиеся столько лет, снабдил их скромным названием «Незабвенная», сорвал со стены осторожничающее резюме и – сумма на его рублевом счете уже равнялась 1000! – разместил анонс на Главной странице.
       Была глубокая ночь. Башмачкин, подперев лапкой щеку, долго смотрел, как красиво светятся на экране монитора буквы анонса, пока голова его не начала клониться на грудь  и он не уснул спокойным счастливым сном, чтобы наутро проснуться знаменитым. 
       Он спал почти сутки. Проснувшись, протер глаза, все вспомнил и ринулся в норку проверить счетчики баллов и ответить на скопившиеся за целые сутки отсутствия рецензии. Но сон еще продолжался, наверное, -  в норке не появилось ни одного нового читателя и ни одной рецензии сверх двух первых, полученных десять лет назад от давно забытых им мышей!
       Башмачкин куснул себя за хвост, чтобы проснуться, и бросился проверять ленту анонсов. Там все было хорошо – «Незабвенная» съехала чуть пониже, но видна была очень отчетливо. Пробило  полночь. Сейчас «Незабвенная» уплывет с экрана вместе со всем косяком анонсов уходящего дня… Башмачкин щелкнул на своем анонсе и в ужасе отшатнулся от экрана:
      
       «Автор закрыл свою страницу», - прочел он и стал рвать на себе остатки топорщившихся надо лбом волос. Силы небесные! Неужели он заснул, не успев открыть свою закрытую на реставрацию норку? Этого просто не могло быть! Он столько раз репетировал анонсирование, все было отлажено до мельчайшей детали!
       Но нужно было глядеть правде в глаза.
       Запыхавшийся Башмачкин кинулся в норку и открыл ее для обозрения. Туда, по мыши в час, начали заскакивать по мадригал зевающие читатели-полуночники. К утру ручеек визитеров пересох, к полудню возобновился в виде скудеющей час от часу струйки, а к ночи иссяк окончательно. И ни одной рецензии. Как будто не было этих десяти лет ожидания.
       В отчаянии Башмачкин написал прошение мышераторам, бессвязно изложив свою проблему.  Он просил вернуть ему напрасно потраченную тысячу или хотя бы повернуть время на двое суток назад. Мышератор или заменяющий его в ночную смену робот ответил коротким "Это, к сожалению, невозможно по техническим причинам". Башмачкин написал новое прошение и получил другую бумагу: «На данный запрос ответ уже отправлен. Вы можете ознакомиться с ним по ссылке <...>» Так проходили дни за днями и недели за неделями. Башмачкин писал, ему отвечали, потом перестали отвечать, потом, видимо, на время совсем отключили программную ветку, обслуживающую запросы мышей, так что и до сильно ослабевшего умом Башмачкина наконец дошло, что ему уже не хватит его мышиной жизни ни на то, чтобы добиться компенсации, ни, тем более, на то, чтобы накопить денег на еще один анонс мадригала.
       Поняв это, Башмачкин словно переродился.
       Случилось это в одночасье. Оглядев вдруг свою печальную норку, он стер только что начатое пятьсот первое прошение и потряс лапками над головой. Потом, не читая, он уничтожил мадригал и мрачно уставился в заполнившую пространство его обитания пустоту. Радость, печаль, терпение, любовь, поэзия, признание, слава – все это более не существовало для него. Нетронутым тленом оставалось лишь одно чувство – ярость. Из покорной, тихой, неязыкастой, довольной корочкой хлеба старой мыши он превратился в зубастого дикого бесстрашного и бессердечного тигра, обуянного единственной страстью: насолить мышераторам так, чтоб им небо стало с копеечку. Место «Незабвенной» спустя какой-то час занял на скорую руку сляпанный по образцу «Манифеста коммунистической партии» грубо срифмованный памфлет. В нем Башмачкин объявлял мышераторам и иже с ними войну не на жизнь, а на смерть.
       Однако ни рецензий (до которых теперь и дела не было переродившемуся Башмачкину), ни читателей (а вот это его все же как-то задевало) у памфлета не оказалось ни в этот, ни в последующий, ни в еще более отдаленный от дня публикации день.
       Вот тогда и началась для Башмачкина его удивительная, наполненная событиями  жизнь. Ненависть, которую возбудили в нем равнодушные к чужой беде мышераторы, вскоре перекинулась на всех богатых баллами или рублями мышей, изо дня в день успешно анонсировавших свои опусы. Новый Башмачкин легко преодолел прошлую свою нелюбовь и неспособность к работе критика и принялся забрасывать анонсантов рецензиями, наполненными самыми страшными, какие только могли прийти в его больную голову оскорблениями по адресу мышераторов, а  заодно – и авторов проанонсированных стихов.  В день Башмачкин успевал написать не менее ста отрицательных (мягко говоря) рецензий, ловко перебрасывая особенно цветистые выражения из одного послания в другое. Ему пытались отвечать, не отвечали, отвечали, но заносили в черный список, не отвечали и заносили, а многие не выдерживали и нажимали кнопку заявления протеста, что немедленно доходило до мышераторов. Те, накопив определенное количество доносов, сначала, после предупреждения Башмачкина о грозящей ему казни в случае продолжения подрывной деятельности, а потом и безо всякого предупреждения, – уничтожали норку бунтовщика с его памфлетом и всеми накопившимися от писания рецензий баллами. Но никакое насилие не могло смутить безумца. Дождавшись полуночи, он регистрировался под именем Башмачкин номер 1, Башмачкин номер 2, Башмачкин номер 3, и  так далее (кажется, последний раз я встречалась с Башмачкиным, доросшим до номера 70, но это было довольно давно). Какое-то время после очередного возрождения из пепла Башмачкин воздерживался от ярких рецензий, писал бледно и невразумительно, и его не трогали, но (почти всегда это совпадало с наступлением полнолуния) подходил час, когда он, точно сорвавшись с цепи, набрасывался на ленту анонсов и ее беззащитных перед его обновленной легитимностью наполнителей и опять лез с приговорами их ничтожным в его глазах виршам и призывами свергнуть тиранию мышераторов раз и навсегда. Продержаться дольше месяца под одним именем ему удавалось редко. Накапливаемые за время относительного спокойствия призовые баллы он полюбил перечислять каким-нибудь случайно подвернувшимся ему мышам, чьи стихи необъяснимым образом приходились ему по душе, но получив благодарность, сразу же забывал о благодеянии и при следующем своем возрождении из пепла мог напасть на облагодетельствованную им мышь с оскорбительным выпадом.
       Пушкину, например, в рецензии на «Сказку о рыбаке и рыбке» Башмачкин написал:
       «И сам ты дурак, и дурак твой старый дурак. Конец мышераторской диктатуре!». Пушкину, кстати, понравилось, и он Башмачкина в черный список не занес, впрочем это было и не нужно, так как Пушкин еще не скоро собрался бы дать анонс на другое произведение, а Башмачкин работал только по анонсам.
       На этом нам приходится расстаться с фигурой Башмачкина, замечательной по своим качествам, но слишком нетипичной для Мышиного народа. Хотя – кто-то из нас - мышиной породы существ – очень верно сказал однажды: любой народ имеет право и на своих героев, и на своих подонков, и на своих сумасшедших… 
      
       11. В РАСЦВЕТЕ СИЛ
      
       Минул год с тех пор, как Пушкин и Шекспир вступили на поприще сайтовой поэзии и стали частью славного мышиного народа. Дела их шли неплохо – не то чтобы великолепно, но, в общем и целом, прилично.  Их единственная дочь, выступавшая на сайте под псевдонимом Надежда Поэзии, резвая полугодовалая мышка, рожденная, несомненно, под счастливой звездой, неделя за неделей, начав с триумфальной публикации баллады о Монтекки и Капулетти, пополняла список своих произведений, стяжая себе – славу и многочисленных поклонников, а родителям – столь необходимые для их хорошего самочувствия призовые баллы народного признания. Пушкина и Шекспира, как таковых, читали по-прежнему очень вяло, новых произведений, способных привлечь внимание широкой аудитории, они так и не создали, но досадовать по данному поводу давно уже перестали, увлеченные светской жизнью Стихиры, в которой принимали отныне самое деятельное участие.
       Они занимались всем понемножку: невинным флиртом с мышами любого пола, участием в многочисленных журналах (таких же «квази-мышей», какими являлись литературные конкурсы, но требующих гораздо меньше финансовых вложений для своей раскрутки), писанием для юной дочери стихов о любви, разлуке, о новой любви и разлуке, а также о вечной любви и вечной разлуке… в промежутках же – тусовались каждый сам по себе на бесконечных, там и сям вспыхивающих в мышиных норках поэтических  дискуссиях.
       Дискуссии возникали всегда, что называется, «на ровном месте», инициированные каким-нибудь мелким несходством мнений двух и более рецензентов о неком привлекшем внимание публики произведении. Иногда в дискуссиях принимали участие и сами авторы основополагающих элегий или сонетов, но это не добавляло дискуссиям прелести. Пушкин, например, такими дискуссиями с участием автора манкировал и как только, бывало, заметит, что автор проснулся, надел тапки и спускается со свечой вниз по лестнице, полной мышиного гама и писка, так сразу и выходит из дискуссии. Автор, рассердившись, мог запросто спустить всех с лестницы, просто уничтожив одним щелчком мешающую ему спать рецензию и отправив первого попавшегося рецензента в черный список, а мог, напротив, начать разъяснить собравшемуся народу смысл своего спорного произведения, и это навевало такую скуку, что дискутирующие мыши с Пушкиным во главе разбегались кто куда, сетуя, что зря они так разорались и разбудили хорошо почивавшего поэта..
       Мышиные спонтанные дискуссии были, собственно,  гораздо интереснее журналов, в которых участвовал Пушкин (и Шекспир!), но за них не платили ни балльчика, поэтому обоим поэтам иногда приходилось относить в захиревающие, существующие на средства прижимистых спонсоров издания свои очень скудно, но все же оплачиваемые статьи и литературные обзоры, которые, знали Шекспир и Пушкин, никто, кроме издателей (то есть родителей) этих журналов не читал. Одно время Пушкин хотел было породить свой собственный прогрессивный журнал, даже название ему придумал – «Соплеменник», но Шекспир наотрез отказался иметь еще детей, помимо Надежды, и эта идея сама собой заглохла.
       Дискуссии давали нашим поэтам очень многое, чего никогда не смогло бы дать им возобновление поэтического творчества. Они помогли им за короткое время приобрести полезные связи, очень полезные связи, связи, полезные во всех отношениях, и конечно – настоящих друзей и настоящих врагов, причем последних у Пушкина было гораздо больше, чем у Шекспира. Причины такому различию имелись основательные. Шекспир предпочитал дискуссии философского направления, где полемические страсти мирно плавились, как масло на бутерброде, а не бурлили, как крутой кипяток.. Результат философских дискуссий был всегда предрешен заранее – закончив, дружелюбно настроенные мыши расходились по домам довольные одна другой, и каждая – самой собой. Философия такая штука, что любой карлик, подержавшийся хотя б минуту за ее пурпурный подол, видится себе настоящим титаном. Так что Шекспир обзавелся множеством друзей-философов, ценивших его за толерантность и искренний интерес к мыслям собеседников. Враги у Шекспира, разумеется имелись, но только благодаря тому, что одно время он, просто из спортивного интереса, попробовал себя в роли ростовщика – начал ссужать обанкротившимся мышам в долг под небольшой процент баллы, заработанные Надеждой Поэзии. Прибыли это ему никакой не принесло, и он махнул на рукой на все предприятие, однако должники его, неспособные даже к выплачиванию процентов, затаили злобу на своего кредитора, которая проявляла себя иногда в виде появления резко отрицательных рецензий на какой-нибудь из сонетов Шекспира. Поскольку рецензий Шекспир давно не читал (кроме пушкинских, часто обновлявшихся рецензий на сонет номер 12), враги-должники для него просто не существовали. 
       Пушкин, русский душою и африканец темпераментом, любил дискуссии дикие и опасные, на которых чуть не до поножовщины доходило и где любое сколько-нибудь громкое «нет» в ответ на «да» грозило обвалить дискуссию до уровня мафиозной разборки, когда дискутирующие  начисто забывали о поэтическом предмете обсуждения, и автор (если бы он решился вступить в дискуссию в качестве арбитра или шерифа, чего не случалось никогда) не понял бы нихерашеньки из разворачиваемого перед его произведением свитка эмоций, имевших форму письменной речи. Такие дискуссии Пушкин часто покидал с в клочки разодранным шейным платком, а бывало и с синяком под глазом, но зато в сопровождении верных товарищей, сомкнутой стеной прикрывавших его отход.
       Врагов у Пушкина также прибывало оттого, что он был мастак по части эпиграмм. Рецензии, как мы помним, ему давались плохо, он писал их исключительно под давлением Шекспира, требовавшего, чтобы в свое очередное дежурство в норке Надежды Поэзии Пушкин отдавал визиты вежливости все прибывавшим и прибывавшим поклонникам дочери. Написав десять приличествующих ситуации пресных рецензий на произведения очередных поклонников (разумеется, не читая их), Пушкин убегал к себе и, играя кистями халата,  хохоча при воспоминании о вчерашней, закончившейся хорошей дракой дискуссии вокруг поэмы Ивана Ивановича Иванова «Краткий век редеющих берез», набрасывал ядовитую эпиграмму на самого неприятного рецензента этой, наверное, слабой, но, еще вернее, не лишенной достоинств поэмы. «Тебе ль, - писал Пушкин, представляя себе рецензента в виде толстой мыши, сидящей задом наперед верхом на осле, -  судить о том, что редко и что кратко? Ты и в борьбе с ослом - сплошная опечатка». Псевдоним у нового врага был «Бесослов», и кроме псевдонима, то есть составляющих его звуков и смыслов, Пушкин ничего о Бесосослове не знал, поэтому эпиграмма выходила поверхностной, но зато придумалась быстро, и Пушкин, заскочив в норку Бесослова, прикнопил эпиграмму к самому верхнему его произведению. Поразительное дело - в верхнем произведении речь шла как раз об осле, точнее о его упрямстве и злобности. Под ослом подразумевался, очевидно, какой-то раздражавший Бесослова автор, но Пушкин так и не узнал о том, что, как всегда, попал в самую точку.
      
       Шекспир эпиграммами не баловался, но зато в качестве штатного рецензента Надежды старался изо всех сил. Друзья Надежды были, конечно же, его, а не пушкинской плеяды поэтами. Правда, положиться на них Надежда могла лишь пока тайна ее рождения была скрыта от мира. Врагов у Надежды, кажется, не было совсем, если только в число ее поклонников не затесались какие-нибудь скрывающиеся под маской друзей недоброжелатели или завистники, но для мышиного мира такое двуличие, пожалуй, нехарактерно. Мыши, в массе своей, доверчивы и простодушны, и скрывать свои чувства они не привыкли. Стихи Надежды нравились очень многим, ее «Песня о работнике полиции», отправленная на конкурс Шекспиром, получила заслуженное признание многих участников этого славного мероприятия, а некоторые даже прочили ей победу в недалеком уже апреле.
       Связи завязывались, развязывались и снова завязывались, а Пушкин, Шекспир и Надежда Поэзии, известные уже столь многим, но де-юре не знакомые друг с другом (об их родстве могла подозревать лишь дама, год назад познакомившая Пушкина и Шекспира и давно занесенная обоими в черный список) - продолжали жить одной дружной семьей, довольные своей скромной, но достойной долей и не особенно задумываясь о продвижении своего творчества. Так живут-поживают тысячи или десятки, а может даже сотни тысяч мышей, достигших полного расцвета поэтических сил и уже успевших примириться с тем, что настоящая слава в их недолгой жизни и при их скромных средствах недостижима. 
      
       12. СЛАВА
      
       Слава приходит оттуда, откуда ее никто не ждет.
      
       Зайдя в условленное время в свой двенадцатый сонет, Шекспир не обнаружил там записки от Пушкина. Это было время смены караула: Шекспир должен был передать права надзора за Надеждой Поэзии своему соавтору. «Понятно, - с раздражением подумал Шекспир. – Опять затесался в какую-нибудь бессмысленную дискуссию».
       Однако прошел час, и два часа прошло, и три, а Пушкина все не было. Шекспир  успел за это время двадцать раз забежать в его норку, но не обнаружил там ни одной новой рецензии: ни полученной, ни написанной за истекшие сутки. Наплевав на все правила конспирации, он зашел в первую главу «Капитанской дочки» и, не сумев побороть присущей ему язвительности, чиркнул там: «Неплохо, неплохо… А вы читали мои сонеты, уважаемый Пушкин?»   
       Но Пушкин не появлялся, да так и не появился до самой ночи.
      
       «Наверное, в Петербурге опять свирепствует холера, - старался успокоить себя Шекспир. – Или он просто перепутал дату, как уже с ним случалось пару раз».
       Но на сердце у него скребли кошки, и спал он в эту ночь беспокойно, мучимый кошмарами и чередой предрассветных тревожных пробуждений.
      
       На рассвете наступившего дня Шекспир получил наконец долгожданную записку. Записка лежала, как положено, в двенадцатом сонете и была очень странна:
      
       «Зарываем этту ллавочку, - писал Пушкин с опечатками в каждом слове, - Сочно запомните сылку <…..>, пометите ксорее и пееходите по сыке».
       Расшифровав послание, Шекспир сделал все так, как велел ему Пушкин, и через пять секунд, перейдя по ссылке, оказался в совершенно не знакомой ему норке. Пушкин поджидал его в единственной рецензии (своего авторства) на первое по списку произведение поэта, даже имени которого снедаемый тревогой Шекспир не успел прочитать.
      
       - Какие великолепные стихи. Показать бы их Шекспиру…. – значилось в пушкинской рецензии
       - Что случилось, Пушкин? – взволнованно  спросил Шекспир и уже сердясь, добавил:
       - Где вы шлялись, черт возьми, столько времени? 
       - Не все сразу, мой друг, не все сразу…. Сейчас расскажу. Оглядитесь пока в этой норе. Здесь как в могильном склепе – ни души. Последняя дата публикации пятилетней давности. Последний читатель забежал сюда случайно два года назад. Всего читателей сто пятьдесят за два года активного существования этой мыши. Ни одной написанной ею рецензии….
       - Понятно, - недовольно перебил его уже оглядевшийся Шекспир. – «Лишенный Наследства»? - (Он прочел имя автора.) – Наверное, чей-то неудачный ребенок. Но не заговаривайте мне зубы, а скорее говорите, что случилось. Что-то с сайтом? С Надеждой Поэзии?
       - Нет, это не потомок недобросовестных родителей, - продолжал Пушкин. – Стихи (я прочел все пятьдесят, пока ожидал вас) абсолютно оригинальны, и в них что-то есть, да - в них очень много поэзии, друг мой. Лишенный Наследства поэт незаурядный, поэт со своим собственным лицом…
       - Вот только что-то лицо его мне не больно нравится, - сказал в пику Пушкину Шекспир, имея в виду портрет хозяина норки. Действительно, это мало кому могло понравиться – на стене висела оскаленная кошачья морда в пол-экрана. – Мне понятно, почему сюда никто не заглядывает. Но давайте же ближе к делу! Зачем мы здесь?
       - Значит, так, - меняя тон, деловито произнес Пушкин. – Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Загляните-ка на Главную и внимательно рассмотрите ленту анонсов. Это сразу введет вас в курс дела.
      
       Шекспир убежал и вернулся через пять минут с целой кучей путающихся, повторяющихся, невразумительных вопросов, которые тотчас были обрушены на голову Пушкина.
      
       - Ничего не понимаю! Вся позавчерашняя, вчерашняя и сегодняшняя лента анонсов на Главной забита анонсами произведений нашей Надежды сверху донизу! Редкие вкрапления других анонсов почти незаметны. Как такое возможно? Не говорю о материальной стороне дела, но это даже технически невозможно, это ж какие лапки резвые надо иметь! Кто это сделал, говорите? У нас таких денег, то есть баллов, отродясь не водилось… Кто? Вы его знаете?
       - Спокойно, Шекспир, спокойно…. А теперь осторожненько загляните к Надежде, но ни в коем случае не отвечайте ни на какие рецензии…
      
       Шекспира как ветром сдуло. Но на этот раз он отсутствовал довольно долго, дав возможность Пушкину еще раз прочесть несколько стихотворений непопулярного автора с романическим псевдонимом «Лишенный Наследства».
      
       - Да-а-а… выдохнул вернувшийся Шекспир. – Вон оно как! Но я по-прежнему не понимаю…. Но вначале о финансах. На счете у Надежды накопилась баснословная сумма. Я первым делом перебросил половину вам, половину – себе… Вообще, думаю, надо к ней забегать каждый час и собирать, так сказать, дань, так сказать, любви и приязни, так сказать… Слушайте, она уже в ведущей тройке рейтинга! Рецензии сыпятся одна за другой! Даже на мое «Хорошо забытое старое», а уж ваш «Работник полиции» теперь абсолютный чемпион на конкурсе полицейской песни!
       - Тихо, тихо… Я уже отозвал «Песню о работнике полиции» с конкурса.
       - Зачем?!!!!!
       - Вам что, баллов мало?
       - А слава?
       - Как бы эта слава не вышла нам боком ….
       - Ах, Пушкин, до меня плохо доходят ваши русские идиомы. И я вообще не очень понимаю, зачем вам потребовалось это бегство из двенадцатого сонета к какому-то мерзкому коту и почему вы так мало радуетесь случившемуся (я вот, например, чистосердечно радуюсь!)… У Надежды появился покровитель, ну и прекрасно! Богатый покровитель – чего ж еще и желать, родителям-то? Даже, можно сказать, невероятно богатый и безгранично щедрый… э… как же его… такие несуразные эти ваши русские имена…
       - Егор Биронов, - подсказал Пушкин. –  Вы соображаете быстрее меня. Именно после тотального посещения Егором Бироновым норки нашей дочери началось обвальное анонсирование ее произведений. И это при том, что я ответил только на одну его, первую, рецензию.  На ваше «Хорошо забытое» рецензию только ответил, да  и то – невинным смайликом, рецензия была довольно остроумна… но это в сторону…а остальные отложил в долгий ящик…Сбегайте-ка еще и к Егору Биронову для полного прояснения картины. Не были ведь?
       - Вы меня совсем загоняли! Ладно, сбегаю, любопытно все-таки. А вы пока… ну на всякий случай, что-то беспокойно на душе вдруг стало… - с Надежды-то баллы еще состригите,  ведь пишут ей и пишут, каждую минуту пишут, просто страсть! Прославилась наша Надежда – куда там нам, куда там – всем….
       - Стрижка успеется. Давайте, Шекспир, к Егору, пока его норка, шут его знает этих олигархов, не закрылась…
       - Закры?…  Лечу!
       - Только инкогнито!
       - Ну, разумеется….
      
       13. НЕ БРОДИТЬ НАМ ВЕЧЕР ЦЕЛЫЙ…
      
       Здесь в нашем повествовании следует перерыв в несколько часов, связанный с тем, что за время отсутствия Шекспира несколько раз аварийно закрывался сервер стихи.ру, всякий раз, конечно, с предупредительными извинениями администрации. Иногда техника, как голос с Небес, напоминает легкомысленным мышам о том, что ничто не вечно под луной.
       Однако к полудню нормальная работа сервера возобновилась и Пушкин с Шекспиром смогли продолжить свою беседу, ведшуюся ими под кровом давно пустующей норки лишенного наследства поэта.
      
       - Как вы, Пушкин? Не страшно? – возобновил разговор Шекспир. – Немного похоже на светопреставление…
       - Не преувеличивайте… Ну что там наш Биронов?
       - Я принес вам в зубах единственное стихотворение этой таинственной личности. Успел скачать до первой отключки. Вот. На новом английском, я его плохо понимаю, что-то о любви, о луне и вроде как о разлуке.
       - Давайте! Я не говорю по-английски, но читать без словаря могу…
      
       So we'll go no more a-roving
So late into the night,
Though the heart still be as loving,
And the moon still be as bright.

For the sword outwears its sheath,
And the soul outwears the breast,
And the heart must pause to breathe,
And love itself have rest.

Though the night was made for loving,
And the day returns too soon,
Yet we'll go no more a-roving
By the light of the moon.
      
       - Вот это да, Шекспир! – воскликнул Пушкин, прочтя. – Ну кто бы мог подумать, что наша, прости господи, Надежда…
       - Что, Пушкин, что?
       - Да это же…. как же я не догадался… вы-то, понятно, его знать не можете…
       - Да кого? Что, ваш знакомый по богемным тусовкам?...
       - Забирайте выше, выше забирайте… Это, знаете ли, если только не плагиат, но я уверен, что не плагиат… Это – ваш соотечественник и мой старший современник, сам лорд Байрон написал. Известнейший его шедевр. И что – есть рецензии?
       - Да ни одной… Все-таки русский сайт. Потом он тут совсем недавно, всего одна публикация, то есть было две, но одну он удалил, остался только этот опус…  Байрон, говорите?
       - Да, Джордж Гордон.
      
       - Джордж Гордон Байрон, или Егор Биронов, если угодно…Имею честь, господа! Прошу извинить за вторжение.
       - Пушкин, это он!
       - Господа, у меня очень мало времени. В любую минуту мою нору могут закрыть и даже зарыть. Нора вашей протеже уже зарыта. Час назад я получил предупреждение о том, что если я не прекращу хулиганство с анонсированием, мое присутствие на сайте окажется под большим вопросом. Нашел я вас по последней рецензии господина Пушкина, к которому меня любезно направила одна наша общая знакомая, не буду называть ее слишком сложного имени.
       - Счастливы знакомством, лорд Байрон, - со всем возможным достоинством сказал на ходу быстрее молнии соображающий Пушкин. – Мы, Александр Пушкин и Вильям Шекспир, всегда к вашим…
       - К вашим услугам, - подключился уже что-то понявший Шекспир. – Так эта Дама все ж таки следила за вами, Пушкин! Но почему вдруг закрыли «Надежду поэзии»? Это незаконно!
       - У них сломалась эта адская машинка, программа или что-то еще. Счетчики что ли работать перестали, вот почему. Я все анонсировал, анонсировал… Было похоже на фехтование… Увлекся, вошел в азарт … Предупреждение это пришло, и сразу все вдруг отключилось, почернело. Через полчаса включили. Я в этом светлом промежутке успел опубликовать прощальное стихотворение (мне завтра в Грецию отбывать, знаете ли), пошел передать его прелестной Надежде – а норки нет, вместо норки объявление «Страница удалена автором»….  И снова почернело….
       - Я сейчас, я на минуточку…. – заторопился вдруг Шекспир… - вы тут пока беседуйте… - и бросился вон.
       - Он пошел баллы на счетчике проверять? – спросил Пушкина лорд Байрон. – Извините, что я подслушивал ваши секреты, то есть подсматривал. Вы мне сперва показались такими плутами, вот я и позволил себе эту вольность…
       - Мы и есть плуты, лорд Байрон. Нельзя нам без плутовства. Без плутовства – вот, посмотрите вокруг – норка анахорета, честнейшего, бессребреника, не льстеца, талантливого, богатого душой…. Нельзя нам без плутовства, Байрон… Тут и Гомер плутует.
       - Что ж, я не против. В сущности, что есть поэзия как не огромное прекрасное плутовство… А что за Гомер - тот самый?
       - Нет, другой, но тоже слепой и тоже с «Илиадой» и с «Одиссеей» в сокращенном варианте.
       - Я дам анонс за минуту до отъезда! Поддержу Гомера напоследок. А там хоть трава не расти… Однако, где же этот Шекспир?
       - Я боюсь, что…. Байрон, вы тут новичок, вы, извините, гастролер… Понимаете, если норка мыши закрывается, мышь лишается дара речи. Она с этого момента может только читать, понимаете? Я боюсь, что Шекспир не скажет больше ни слова в этой рецензии. Да и мне лучше расстаться с вами, как ни велико во мне желание узнать, в чем причина такой вашей страстной привязанности к совершенно мифической, не имевшей даже собственного голоса Надежде….
       - Да я просто щелкнул на первом попавшемся имени, вот и все! И сразу – милейший облик, не лишенные обаяния стихи (я только первое, правда, прочитал – остроумнейшая пародия, то есть, как я сейчас понимаю, автопародия). А потом – денег у меня куча, цена популярности тут ниже некуда, да еще мне так все понравилось в смысле реальных действий, эта скорость нарастания известности, настоящая альпийская лавина… Похоже на любовь, очень похоже… Э-э-э…. Пожалуй, мне пора. Мой большой гудбай вашему замешкавшемуся приятелю. Все у вас устаканится… Сейчас проанонсирую «Одиссею» и исчезну, как прошлогодний снег. До чего ж замечательно! Настоящий макет вечности!   
       - Прошу вас, не надо Гомера. Это бесполезно, его произведения даже в сокращенном виде необъятны, и их никто не прочтет…. Вот если бы в качестве платы за гостеприимство вы проанонсировали какое-нибудь стихотворение нашего временного хозяина…
       - «Лишенный Наследства»… Что-то знакомое… Ваш приятель?
       - Нет, просто щелкнул на первом попавшемся имени.
       - Так и сделаю, Пушкин. Я доверяю вашему вкусу. Какое?
       - Да вот хоть это…. Берите ссылку и идите…
      
       Все затихло в рецензии анонсируемого Байроном стихотворения. Я быстренько скачала к себе эту короткую пьеску, понимая, что через мгновение кто-нибудь – Пушкин ли, Шекспир, а вероятнее всего - дежурный мышератор, а невероятнее всего – вернувшийся лишенец наследства подметут все лишнее и слишком невероятное.
      
       Близился вечер. На сайте начинали раскручиваться самые интересные, самые провокационные тусовки рецензентов. Философы, проверив прямизну проборов между ушами, неторопливо шествовали к месту заранее назначенной встречи. Последний байроновский анонс единственного стихотворения никому не известного поэта медленно сползал вниз по светящейся ленте. Поклонники Надежды Поэзии, привыкшие заглядывать к ней на вечерок, в ужасе отшатывались от страшного объявления, перекрывшего вход в ее норку.ОКАЗАНИЕ УСЛУГ ПО ПУБЛИКАЦИИ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ЭТОГО АВТОРА ПРЕКРАЩЕНО. Рецензенты, алчущие оставить свой след в виде тысячепервого похвального адреса  за два дня взлетевшей к вершине рейтинга придуманной мышке, недоуменно пожимали плечами и отправлялись восвояси. Шекспир и Пушкин, порознь, одинокие, как волки, инкогнито бродили по просторам мышиной страны, уже не сожалея о присужденном им молчании. Только в какой-то единственной рецензии на единственное из пятнадцати стихотворений мышки определенно женского пола, давно покинувшей, но не закрывшей свою норку, прощаясь и шутя, Пушкин оставил неплохо переведенные на русский последние опубликованные стихи мыши Егора Биронова, которого уже не стоило искать в списке авторов:
      
Не бродить нам вечер целый
Под луной вдвоем,
Хоть любовь не оскудела
И в полях светло, как днем.

Переживет ножны клинок,
Душа живая - грудь.
Самой любви приходит срок
От счастья отдохнуть.

Пусть для радости и боли
Ночь дана тебе и мне -
Не бродить нам больше в поле
В полночь при луне!

Лорд Байрон
(перевод: С. Я. Маршака)
      
      
       ЕРУ УТВ
   
       THE END