ГИМН К СМЕРТИ
Милый мне юный лик,
Пришедший землю позолотить,
Ты робко сквозишь между скалистых масс;
Словно в последний раз
Любуюсь тобою
У пропасти края,
Где бурный поток играет,
Где зияют расселины тьмою;
Где луч твой тонкой полоской
Подобен горлице, что, жалостливо токуя,
По скудной траве бродит.
Милый, светоносный привет,
Я сдавлен грядою будущих лет.
О, мне бы оставить свой верный посох
И без сожаленья
Соскользнуть в эти темные воды…
Смерть, ты – сухая река…
Смерть, забывчивая моя сестра,
Приди, как младенческий сон, тиха,
С ласковым поцелуем.
И буду легок, как ты легка,
Пойду, как ступает твоя нога,
Не оставляя следа.
Сердце недвижное
Освободив от дум,
От милости и снисхожденья,
Стану невинен, как боги.
С окаменелым умом,
С очами, канувшими в забвенье,
Буду проводником
На самой счастливой дороге.
________________________________________________________
Стихотворение написано Унгаретти в 1925 году, примерно в том возрасте, когда Данте, «земную жизнь пройдя до половины, очутился в сумрачном лесу» отчаяния, в том кризисе, из которого родилась его «Божественная комедия». Данте могла повлечь к воображаемому странствию за грань жизни и смерти только труднейшая переоценка всего земного существования. Унгаретти, переживая подобный кризис, обращается к великим предшественникам. Кроме Данте, это Вергилий, чья поэма об Энее станет главным «жизненным текстом» Унгаретти. Образ Энея, понимаемый как символ, определит тематику многих его творений (весь цикл "Земля обетованная", "Последние хоры о Земле обетованной" и др.).
Лирический герой «Гимна к смерти», подобно герою Данте и Энею Вергилия, оказывается в пустынном месте, которое видится ему некой дверью в потусторонний мир. Так же, как герой Данте, он стоит на краю обрыва, и крутые склоны чернеют отверстиями пещер, как склон той горы, где живет Сивилла у Вергилия. «Темные воды» на дне ущелья – буквально соответствуют «темным водам» Авернского озера в «Энеиде». Так же, как Данте, как Эней, герой Унгаретти имеет позади опыт тяжелого жизненного странствия – разлуку с родиной, смерть любимых людей, войну, а в настоящем – ощущение середины пути, когда путь дальнейший страшит трудами и новыми потерями больше, чем сама смерть. Отличие героя Унгаретти от обоих предшественников в том, что в критической точке его преследует мысль о самоубийстве. Он беседует со смертью лицом к лицу, не нуждаясь в посредниках и проводниках, какими для Данте были Вергилий, Беатриче, святая Лючия и другие, а для Энея – Сивилла. Удерживаясь на краю обрыва от добровольной гибели, он обретает новое понимание своего места в жизни и своей роли в поэзии. Он сам хочет стать проводником за грань жизни – не в Вергилиево царство мертвых, населенное тенями, не в христианский троечастный загробный мир Данте, а в пустое небытие безрелигиозного века. Совершенно пустое, полное беспредельного мрака и одиночества, но при этом манящее. Поэт, вслед за известной «Благодарственной песнью» св. Франциска Ассизского именуя смерть сестрою, вкладывает в это имя, конечно, совершенно другое содержание, чем святой. Если для Франциска смерть, вместе с ангелами, стихиями, явлениями природы, людьми и животными – послушная соработница у Бога, участник общего хора созданий, поющих хвалу Творцу, то на героя Унгаретти пустые небеса сморят с загадочным молчаньем. Он не верит, как Данте, в «Любовь, что движет солнце и светила», и не обращается, как к последней надежде, к Той, в ком эта Любовь находит свое наивысшее выражение – к Богоматери. Вместо Богоматери и другого, весьма близкого к ней идеала Данте – Беатриче – вместо этих сосудов и символов Божественного света, у героя Унгаретти остается только Смерть – единственная и безраздельная владычица земного мира. Единственная надежная реальность, очевидный итог любой земной деятельности. Все другое эфемерно и обманчиво. Свой ужас (а Унгаретти, после трех лет в военной мясорубке, знал хорошо, что такое ежедневный ужас смерти – «свыкнуться» с войной, как многие, он был не в силах) поэт пытается заговорить, заклясть его, называя смерть «счастьем». Заживо наложив на себя печать мертвенности, познав то безразличие, с которою смерть косит праведного и порочного, юного и старого, став, говоря словами Ницше, «по ту сторону добра и зла», поэт верит, что обретает в этом «божественные» черты: «Стану неповинен, как боги». «Faro' da guida alla felicita'», «буду служить проводником к счастью» – говорит он о том, как понимает открывшееся ему служение: утешать идущих по пути к смерти изверившихся людей. Позиция, явно полемичная по отношению к христианству, но им же и порожденная. Традиционное христианство, с одной стороны, пронизано страхом посмертных мук, а с другой, – возвещает веру в победу над смертью, в окончательное упразднение смерти. Герой Унгаретти, обретающий «божественность» под покровом смерти, симметричным негативом отражает пример христианского жизнечувствия, описанный апостолом Павлом: «Мы всегда носим в своем теле смерть Господа Исуса, чтобы и жизнь Исуса явила себя в теле нашем» (2 Кор 4, 10–11). В Христа поэт не верит, но жить, «нося в теле своем смерть», ничему земному не радуясь, не жалея ни о какой потере, – очень похоже на монашеский аскетизм. Однако эта картина «божественного» бесстрастья и покоя, нарисованная Унгаретти, страшна: «С сердцем недвижным, окаменелым умом, с очами, канувшими в забвенье…» И трудно поверить, чтобы она казалась привлекательной ему самому.
Усвоить себе эту позу Унгаретти не смог. В 1928 году он совершит паломничество в Ассизи, что ознаменует его возвращение к католической вере. Более поздние его стихи – стихи человека, верующего в Божественную милость, в жизнь и встречу за гробом. Но о спокойном, «бесстрастном» принятии смерти нет и речи. Он говорит о каждой потере, своей или чужой, с пронзительной жалостью, с чувством неутолимой боли.
Тема смерти для Унгаретти надолго останется главной – до конца 1950-х годов, до кончины жены. Вся первая половина 60-х – время напряженного, затаенного молчания. Внешне жизнь старого поэта благополучна, ему сопутствуют признание и слава, но внутри – ощущение бессмысленности всего прожитого и сделанного. Выход, новый смысл жить и творить, он найдет только за четыре года до собственного конца: встретив 26-летнюю Бруну Бьянко, семидесятивосьмилетний Унгаретти начнет – едва ли не впервые за его долгий поэтический путь – писать совершенно простые, без претензий на новизну и оригинальность, маленькие стихотворения о любви. Безнадежность этого романа, который происходил большей частью в письмах, была самому поэту совершенно очевидна. Любовь была сознательным выбором, ответом «Да» – жизни. Если молодого Унгаретти, еще не достигшего сорока, счастливого супруга и отца, давил и страшил груз будущих лет, то старик, который похоронил жену и сына, видел две мировых войны, испытал довольно разочарований и бед, хочет одного – жить, и главным смыслом этой жизни, ее наиболее полным выражением остается любовь.
______________________________________________________
ПРИМЕЧАНИЯ
«Милый юный лик» – в оригинале: «Amore, mio giovine emblema». Обращение «аmore» повторяется и в начале второй строфы. Поэт говорит, несомненно, о солнце, но не думаю, что он называет солнце Любовью как именем собственным. «Аmore» - так в повседневной речи итальянцы ласково обращаются к близкому человеку – возлюбленному, невесте, мужу, жене, ребенку. В таких случаях его вернее всего перевести на русский как «Мой милый».
«Луч твой тонкой полоской Подобен горлице». – Горлица отличается от других видов голубей тонкой белой полоской на шее. Неяркий рассеянный луч, пробивающийся то из-за туч ненастного дня, то из-за краев гор, поэт уподобляет этой полоске.
_______________________________________________________
Фото Андрея Гринева.