Недавно я листала англо-русский словарь, разыскивая незнакомое слово из очередного аглицкого детектива. Словарь сопротивлялся и все норовил раскрыться на ненужной мне странице. В книгу был всунут какой-то позабытый листок. Я еще раз процедила листы и вытянула наконец-то из недр словаря четвертушку формата А4.
… И тут же расплылась в улыбке. С тусклой копии черно-белой фотки на меня смотрел молоденький солдатик в пилотке, в полевой форме, так хорошо знакомой нашему поколению по многочисленным фильмам о войне. Такое чистое, наивное лицо. Типаж – Алеша из знаменитой «Балладе о солдате»…
Это копия фотографии 1945 года. На ней - Владимир Макарович Б-ев. В сорок пятом ему было лет шестнадцать-семнадцать, но он успел захватить войну, приписав себе несколько лет в военкомате и отправившись на фронт. Правда, фронт его оказался не на западе, а на востоке. Необстрелянных юнцов долго и секретно везли через всю страну. Ничего не говорили, но они и сами догадались по долгому бегу эшелона: Тихий океан, Дальний восток, Япония… Но оказалась Корея.
Я заметила, что люди воевавшие не слишком любят делиться пережитым на войне. Возможно, мозг старается отодвинуть страшный опыт в дальний угол памяти, оставляя на поверхности не самое значительное – солдатские байки, пеструю мозаику бытовых историй. А может, мы просто не умеем задавать правильные вопросы. Боишься спросить глупость или сделать больно неуместным замечанием…
Макарыч, несмотря на изрядную говорливость, ничего не рассказывал про свою войну. Зато не раз поминал, как поразил его корейский магазин со всякой снедью. Продавец – пожилой кореец - заулыбался, увидев русских солдатиков, приветливо замахал, лопоча что-то приглашающее. Зазвал в магазин и угостил шоколадом. Понял, что перед ним – совсем мальчишки, дети в военной форме? Дал сладенького… Вот здесь Макарыча и пробивала скупая слеза. По военному времени, по бедности он до того случая шоколада не пробовал, да и столько еды в магазине видел едва ли не впервые.
Мы работали с Макарычем в одном отделе транспортной компании, куда я устроилась на работу в середине девяностых. До этого я трудилась в туристических конторах, сначала – в большой и солидной, а потом – в крохотной частной фирмочке, открытой моей приятельницей. К тому времени я безумно устала от безденежья, неопределенности и закидонов этой моей подруги. Да и туристами в те сумбурные и криминальные поры были в основном или ребята в малиновых пиджаках, или челночники (мы их звали «шопники») с огромными клетчатыми баулами. Хотелось нормального общения, нормальной работы (в турфирме у нас были или лихорадочные авралы в сезон, или мертвые паузы в остальное время). Хотелось нормальной зарплаты. Хотелось проводить время с детьми, а не мотаться по долгим командировкам, бросая девчонок на маму. Вполне понятные желания…
Очередной скандал в офисе не заставил себя долго ждать, я психанула, хлопнула дверью и ушла в никуда… Сбережения были, но совсем мизерные. Но я на что-то надеялась (на Божью помощь?) и верила, что все рано или поздно образуется. Я записалась на очередные курсы – на этот раз стенографии и секретарского дела. Тетушка изредка помогала нам небольшими деньгами. А один раз, когда и наличные, и еда почти кончились, Марина – младшенькая – нашла на дороге пятьдесят долларов… На них мы продержались еще какое-то время. Ну как тут не поверишь в Божий промысел?!
В транспортную же компанию я попала почти случайно, меня пригласили на место секретаря – им нужен был человек со знанием английского. На собеседовании один из директоров внимательно на меня посмотрел, выслушал ровно три английские фразы – начало автобиографии – и тут же сказал:
- Вы нам подходите. Берем.
Он согласился ждать еще три недели, пока я утрясу все свои дела с курсами, и удивил меня предупреждением:
- Фирма у нас частная, почти семейная, людей берем по рекомендации, поэтому чужих здесь нет. Что будем делать? А, ладно! Будут спрашивать – скажи, что ты родственница моей жены. А то бабы понаведут сплетен…
(Сейчас этот человек, господин Б-ков, живет в Лос-Анжелесе. От души желаю, чтобы у него было all right.)
За три недели что-то поменялось в первоначальных директорских планах, и я попала вместо секретарской в транспортный отдел. Кто бы знал, что международные перевозки станут моим любимым занятием на следующие «дцать» лет! Кто мог подумать, что через некоторое время я стану начальником того самого транспортного отдела, в дверь которого я робко постучалась в то апрельское утро! Да уж, пути Господни неисповедимы…
На месте был только сильно пожилой мужчина, сухощавый и седой, в поношенном сером костюме. Он по-военному отрапортовал:
- Владимир Макарыч. Сотрудник компании с самого основания. А ты – родственница жены Б-кова?
Так мы и познакомились.
В.М. действительно работал на фирме со дня основания, когда не было ни офиса, ни других сотрудников – ничего. Были только грузы, прибывающие на станцию, и Макарыч, мотавшийся по отгрузочным площадкам, отправлявший машины к клиентам на выгрузку, матерящийся на бестолковых водил, улещавший грузчиков и диспетчеров терминала и автопарка. Позже, когда у нас уже открылось несколько офисов, образовалась куча отделов, когда появились филиалы в Питере и даже в Финляндии, он жаловался тайком:
- Слушай, я ничего не успеваю. И не понимаю. И все кричат и ругаются… И компьютеры эти (Макарыч говорил – «компутеры»), на хрен они нужны? Ксероксы эти, факсы… Ну, иди, наксерь мне копии ТТНок…
- Владимир Макарыч, миленький, мне некогда. Давайте, я вас научу копиром пользоваться.
И я тащила старика к копировальному аппарату, объясняла что-то про кнопки, показывала, куда вставлять бумагу. Он обескуражено слушал и – не слышал… Время его уходило. Но он пытался соответствовать, суетился, кричал в телефон незадачливому грузополучателю:
- Я не шОфер, я начальник!
Но все это было зря. Грузополучатель хотел говорить с тем, кто компетентен, и бросал трубку. Наверху уже давно знали, что Макарыч не тянет, взяли еще одного диспетчера на его участок, и ему оставалось, как говорится, только надувать щеки. Теперь Макарыч приходил после обеда и сидел до позднего вечера, как дежурный. Курил, читал газету, иногда и того, за воротник… Но генеральный директор говорил:
- Макарыча никогда не уволю. Он – сувенир нашей компании.
Генеральный оговорился, имея в виду – символ или талисман. И тем самым дал нам еще один повод для подтруниваний:
- Владимир Макарыч, вы – наш сувенир!
И Макарыч гордо прищуривался и клацал вставной челюстью.
А между тем поработал В.М. за свою жизнь немало. После войны он служил на Дальнем Востоке. Там и женился на любушке-красавице Серафиме Ивановне. Продолжил службу в родной мне Архангельской губернии, в Плесецке, вернее – при космодроме Мирном. Командовал гаражом, всегда при машинах, при транспорте. Говорил, что и ему северный наш край остался милым – заповедными лесами, озерами, реками… А когда вернулся в Москву уже лицом гражданским, трудился на «пятнашке» - на пятнадцатом автокомбинате.
Все это он поведал мне во время наших вечерних посиделок накануне Дня Победы. После рабочего дня мы купили какой-то выпивки и нехитрой закуски, навертели бутербродов и салатиков. Тостовали в основном за Макарыча. Ему очень льстило внимание молодых женщин, и он вертелся ужом, ухаживая за нами, подливая вина и всячески суетясь. Он шутя называл молоденькую сотрудницу нашего отдела Иришу «внученькой», а меня – «доченькой» или «любимой женщиной».
- Владимир Макарович, а как же Аллочка, наш диспетчер в гараже? Вы же ей по телефону каждый раз говорите, что она – ваша любимая женщина? – возмущалась я.
- Ну, ты тоже любимая женщина, - оправдывался старик, - у тебя самые красивые ножки в Москве и Московской области.
Слегка захмелев, он принялся читать стихи. Да-да, наш Макарыч писал стихи. Я проявила интерес, и после праздников он притащил растрепанную толстую тетрадь в 96 листов. Почерк – каллиграфический. Ну а стихи… ну, обычные. Про природу, про любовь. Поздравительные. Такие вот… стихи. Он и не жаждал похвалы, и без того был уверен, что его стихи превосходны. Критерий был – «моей Сарочке очень понравились».
После застолья мы все вместе пошли до трамвайной остановки. Наконец-то растеплилось, и даже на станции по-весеннему пахло не обычными запахами мазута и солярки, а нагретой солнцем пылью и молодой травкой, пробивающейся сквозь асфальт вдоль складских стен. На терминалах стояла непривычная вечерняя тишина. Макарыч неуверенно ковылял в своем длинном плаще и пижонской шляпе. (Рассказывали, что шляпу ему подарил генеральный – привез из Штатов). Мы с Иришей, смеясь, подхватили В.М. под ручки, и он, часто-часто заморгав, совсем растрогался:
- В кои-то веки… с молоденькими под руку… ну, у меня сегодня совсем праздник…
Впрочем, это не помешало ему потихоньку отстать от нас, едва мы вышли из станционных ворот. Через дорогу был ларек, где, по слухам, продавали и в разлив. Макарыч решил усугубить…
Это потом мы узнали, что часть его жизни проходит в борьбе с зеленым змием. И частенько змий выходил победителем. Особенно на разных корпоративных сборищах, где халявного спиртного – залейся, закуски – горы. Макарыч не мог удержаться, перебарщивал до провалов в памяти, а наутро все забегали в транспортный и интересовались:
- Владимир Макарович, ну как вы вчера?
- Не знаю, мне еще не рассказывали, - буркал В.М., мучаясь жесточайшим похмельем.
А иногда я – обычно второй после В.М. приходившая в офис – долго принюхивалась и не могла понять, откуда в нашем кабинете тащит коньячным духом с раннего утра? А Макарыч невозмутимо пил что-то по цвету похожее на крепкий чай, как всегда, из граненого стакана с подстаканником, с торчащей из стакана ложкой, едва не утыкавшейся ему в прищуренный глаз. Из-за папок предательски поблескивал порожний шкалик…
- Владимир Макарыч, в восемь утра? – ахала я.
- Чай по-русски, - веско сообщал Макарыч и уходил курить.
Шли недели, месяцы, я привыкала к новой работе. Понемногу разобралась со спецификой – вагоны, платформы, контейнеры, накладные, погрузо-разгрузочные работы, коммерческие инвойсы… По большому счету, для менеджера, коим я была в ту пору, нет большой разницы, какие услуги реализовывать – транспортные, туристические… Схема везде одинаковая. Но мужчины нашего отдела изрядно веселились, когда я проявляла иногда чисто женское непонимание некоторых технических аспектов. И в ответ на мой глупый вопрос и Макарыч, и начальник отдела Владислав Павлович бросались рисовать схематически тягач с прицепом и объяснять, сколько может быть осей у автопоезда… Или механик автопарка, посмеиваясь, растолковывал мне, что такое фитинги… Директор подсовывал статьи о сходе-развале колес, распечатки таможенных указов и даже подарил атлас дорог Европы и русско-финский словарь. Они все меня учили, натаскивали, школили. Свое же основное дело – загружать машины, добывать им работу, потому что «колеса все время должны крутиться», я быстро освоила.
Именно в то время появился новый вид перевозок – под таможенным контролем. Удивило меня, филолога по образованию, то, что в транспорте оказалось много абстрактных понятий. Ну как объяснить, что такое «терминал» или те же «таможенные перевозки»? Макарыч и не улавливал, и жалобно просил нас с Иришей:
- Девки, когда вы разберетесь, что такое таможенная перевозка, научите и меня.
Хорошее это было время. Интересные люди. Живое дело, реальная работа. И сотрудники, кроме Макарыча, подобрались примерно одного возраста, поэтому в офисе было весело и шумно. После работы нас отвозили до метро на микроавтобусе. Одна из сотрудниц коммерческой службы жила в моем районе, мы ехали вместе домой, болтая об офисных делах. Однажды она мне сказала:
- Ты поаккуратнее с Макарычем, он… - и она выразительно постучала по поручню.
Возможно, так оно и было. Но то ли в мой адрес старик ничего плохого руководству не докладывал, то ли и впрямь питал ко мне слабость – никаких неприятных моментов в этом плане не случалось. Более того, мы с В.М. обменялись домашними телефонами, и он частенько звонил мне вечерами: просил помочь внуку сделать английский или решить примеры на деление дробей или задачи на пропорции, которые я основательно позабыла…
А то он, попробовав принесенные мной домашние чебуреки, интересовался рецептами теста и записывал с моих слов: одно яйцо, стакан муки, щепотка соли…
- Зачем вам, Владимир Макарович, Серафима Ивановна вон какие пирожки выпекает!
- Ты знаешь, раньше была такая стекляшка - чебуречная на Яузе, недалеко от бульваров. Какие там были чебуреки! Вот твои оказались совсем как те… Что там Сарочкины пирожки – не сравнить!
Самое смешное, что чебуречную эту я тоже помнила – еще со своих экскурсоводческих времен. Несмотря на откровенную грязь и общую неприветливость этого пункта совкового общепита, чебуреки там были действительно отменными…
Серафима Ивановна страдала давлениями. В.М. утверждал, что гипертоники обычно хорошо и молодо выглядят. Откуда он это взял, неизвестно. Но его Сарочка и впрямь была пышной красавицей со знатной долгой косой, седоватой у корней волос и темно-рыжей дальше. История их знакомства была самой романтической, но в нынешней семейной жизни от романтизма мало что осталось. Жили трудно, их взрослая дочь спилась, совершенно запустила свою квартиру. Макарыч пытался отвоевать у нее жилье. Периодически оплачивал задолженности по квартплате, боясь, что пьющая мать лишит собственных детей пристанища. Они с Серафимой забрали к себе и тянули и внучку, молоденькую девушку, и внука-школьника. Поэтому В.М. часто говорил, что на пенсию ему выходить никак нельзя – своей семье он был кормильцем. Он все время боялся, что его уволят за ненужностью, и брался за любую работу, любое поручение – разыскивал для меня порожние контейнеры в огромных стоках, бегал к станционным диспетчерам и на контейнерные площадки, дежурил по вечерам. Шептал мне:
- Скажут полы мыть – буду…
А то, отруганный как-то за бестолковость самим В.Х., понуро сидел он за своим столом. В отдел заглянул В.Х.
- Макарыч, ты чего нахохлился?
- Да вот, кричат, ругаются…
Генеральный пожал Макарычу руку и согласился:
- Да, старик, как человек я – говно…
Но когда в нашей компании пошли дальнейшие изменения и укрупнения, Макарыча все-таки выпроводили на заслуженный отдых. Уходил он довольный, хотя и не распространялся на эту тему, но я поняла, что его при уходе не обидели. Да и внучка уже выучилась и начала работать – юристом в собесе, с гордостью сообщил В.М. Все-таки полегче стало…
Последний раз появился он в нашем новом офисе, когда его торжественно премировали телевизором и денежным вознаграждением. Макарыч, очень важный, перечмокал всех нас, переобнимал с совсем уж старческим дрожанием рук. Поделился:
- Я теперь не пью почти. Сарочка называет меня сухим алкоголиком. Знаешь, пью теперь только сухие вина. Это же прелесть что такое. И для бюджета не накладно. Вот попробуй обязательно, - и он принялся расписывать мне гастрономические прелести сомнительного дешевого пойла в картонных пакетах.
Потом В.М. отправился по отделам, восхищаясь новым офисом. Прием закончился в столовой, после чего поддатого довольного Макарыча в обнимку с его телевизором увезли на директорской машине домой. И все…
Я позвонила В.М. поздравить с каким-то очередным праздником. Он зарыдал в трубку:
- Сарочка-а! Серафима моя померла…
Ну что тут скажешь… Всегда теряешься в такие моменты.
Больше я ему не звонила.