Она не умна, но это уже не важно.
Она ещё помнит грязь и помнит конвой.
Но ей всё равно – с какой стороны у меня бумажник,
ей хочется жить и пить наравне со мной.
Она начиталась Ремарка, и грудь у неё в наколках.
Она помешалась на Рильке и на белом вине.
И мне хочется крикнуть ей – живи, как живёшь и только,
и только не спрашивай, слышишь, не спрашивай меня о войне.
Она пишет матами письма любовнику в Польшу,
к ней ходит женщина-смерть, с дыркой от пули в виске.
Но я готов простить это всё, и даже немного больше,
когда она тёплой щекой спит на моей руке.