Призывный клич родимой стороны
Звучит в душе, чем старше я, тем чаще,
А годы мчатся тройкой вороных
Дорогой в неизвестность уходящей.
Мне лучше родины нет мест иных.
В глазах моих виденья вечным кругом:
Изба с клеймом замшелой старины ,
С тесовой крышей, съеденной недугом.
Лужайка–двор. Мычащий ветхий хлев,
Старик-плетень, хмельной от долголетья,
В овине – к молотьбе готовый хлеб,
Музейный скарб в густой пыли подклетья.
Манящий с детства бабкин огород –
Ряды солдатские зеленых грядок.
Весь наш, по матери, крестьянский род
С землей был ласков, вел на ней порядок.
Когда с войной нагрянула беда,
Спасли от смерти нас в лихие годы
Корова тощая в бескормьи, лебеда
И грядки этого вот огорода.
Петух-будильник. Музыка рожка.
Вставать не хочется, а надо, надо –
Хоть было от горшка мне два вершка
Я отгонял корову нашу в стадо.
Наш детский труд в семье законным был.
Ломило спину, жгли мозоли руки,
Но жарок был, как печь, ребячий пыл –
Нас не баюкала сонливость скуки.
Катилось улицею озорство,
Смеялась речка в радости купанья.
Не иссушили детства естество
Ни труд, ни слабость от недоеданья.
Я помню бабкин вятский разговор,
Ее руки жалеющие ласки,
И баловству ребячьему потвор,
И на печи рассказанные сказки.
Ее молитвы длинные в ночах,
Скорбящий взгляд иконы прокопченной.
Церковный хор с игрою на свечах,
Зажженных во спасенье обреченных.
Во тьме ночей мы ценим утра свет,
А радость жизни в горечи утраты.
В тоске по родине на склоне лет
В былое детство ищем мы возврата.
Уж бабки нет. Раскатана изба,
А новый дом все старые избудет.
И не услышу «Господи, избавь…»,
Петух-будильник детство не разбудит.