Озеро плещется в листьях ракит.
Купола отблеск на повороте
в глаза ударяет меня.
Мелькнув, догорела в болоте
березняка головня.
Владимирка. Молнией по окну
бежит изломанный блик.
Владимирка, тобой измеряю длину
любой из дорог моих.
На землю с острых твоих коленей
вставая, словно дитя, удивленно,
обвожу пепелища дорожных селений
взглядом жалостливо-отчужденным.
Здесь жила баба Вера,
вот здесь – баба Липа,
там – Гордеева Дарьюшка.
Кто-то из них
еще коротает остатние дни
на желтизне государственных простынь.
А чей-то обугленный остов
откопали под пеплом
в черном провале подполья.
И в наступавшее лето
на отсырелых угольях,
будто зеленые свечи,
теплились тополиные детки,
сияли новорожденные клены.
А по осени дурно запахло паленым:
курами-гриль, шаурмой,
шиномонтажною мастерской.
Огни развлекательно-торгового центра
взлетали, как деревенский пожар…
Вера, Дарьюшка, Липа…
Много ли толку
в подушечных всхлипах
того, кто трусливо сбежал
отсюда, с тонущего корабля,
видя, как обрушивалась земля
у кромки ваших могил,
вырытых нетрезвой рукою
сына, соседа – любого,
что следом, на свете не мешкая долго,
за вами вдогон уходил….
Сейчас у перекрестка дороги
широкой улыбкой двери раскроет
«Пятерочка». В начищенное стекло
сияет кокарда, и дышит теплом
кобуры свино-кожаный глянец,
и щек пламенеет румянец
инспектора-крепыша,
довольного службой, собою,
цепочкой своей золотою,
что девушки любят, и жизнь хороша.
И пока еще нам мигает
красный глаз светофора,
зачарованно наблюдаю,
как тонкие свечечки топольков,
что на Дарьюшкиных угольках,
там, где нынче – парковка,
отражаются в сиянье счастливом
микроавтобуса из Коврова,
играют в вороных переливах
плавных линий «Тойоты-Королла».
И росою покрыт серебристой
корпус новенькой «Ауди»,
причалившей там, где, бывало,
слепая старуха – вековая невеста,
что жениха не дождАлась
со второй мировой,
в полдень, июльской порой,
натруженный серп у калитки
в столбик забора втыкала…
Душно. Внутри оглашенная грусть
рифмой привычной нижет слова:
Русь
Ну и пусть
Не вернусь
Пьяная клонится голова.
Слипшиеся глаза размыкаю снова:
солнце, жарой заливая салон,
пластик кресел расплавить готово,
Словно молния, по квадратам окОн
пробегает изломанный блик.
Но скажите, чтО дает еще силу
зелени этих кленов и лип?
- «Лига Света» – ответствует логотип
специализированного магазина.
Балашиха. Слева по трассе
озеро плещется в листьях ракит,
справа – Ленин под серебрянкой блестит,
разоружен и совсем не опасен.
На сиденьях переднего ряда
как фонарик, прикрытый ладошкой,
мерцают зрачки и сережки,
и в поцелуе колеблются волосы –
его, цвета ореха лесного,
ее, цвета спелой пшеницы…
Пробка за пробкой. Белые полосы.
Сумасшедших лучей перегрев.
Измайлово. Автомобилей нервные толпы
озабоченно встречает столица
по-старинному томной
тенью сухопарых дерев.