Вздыхают крестьяне, печалятся,
Когда раз в году соберутся
Они на старых развалинах.
Зовут меня, просят вернуться.
Зови, не зови, лишь филины
Над ними во тьме смеются
Лишь старые волки-оборотни
Дрожат в лесу, ждут, не дождутся,
Когда эти рожи скотские
В который раз с горя нажрутся,
Тогда уж они и сподобятся, -
Клыками им в глотки вопьются.
Чем ждать меня и кручиниться
Задумались бы неблагодарные,
Какой духовною пищею
Я был их умам бездарным,
Каким я был развлечением,
Похлеще, чем Инквизиция,
Но, к моему огорчению,
Другая была позиция
У пастора – местного старосты:
Во мне ему, старому пьянице,
Всегда конкурент мерещился.
Поскольку его я был праведней:
Не пил, равнодушен был к женщинам,
Кто станет слушать, время терять
Его нотации скучные?
Они только могут тоску нагонять.
Другое ли дело – Чудище?
С Чудовищем жутким соседями быть
Не скуку терпеть, а страх,
Когда принимался я волком выть
В старинного замка стенах,
Все тот час осознавали,
Как им ещё хочется жить…
И по ночам начинали
Друг друга жарче любить.
Осознавал это и иезуит,
Иуда и фарисей,
Когда под пологом темноты
Незваных привёл гостей,
К стенам, к которым ребёнком,
Неблагодарный пацан,
За ужасом, как за тортом,
Когда-то он бегал сам.
Теперь же, когда состарился,
Забыл, чем обязан мне.
Всю жизнь бы от скуки маялся,
Топил бы её в вине,
Да разве б такой беспробудный дурак
В приходе бы местном служил,
Когда б на окрестных случайных зевак
Я – страху б не наводил?
Теперь он, слюною брызгая,
В меня своим тычет перстом,
По-поросячьи повизгивая,
Пугает большим крестом.
Невежды, зачем его слушали?
Зачем мой разрушали дом?
За что так плюнули в душу,
Поджарив пятки огнём?
Заставив без крова бродяжничать,
Чуть сами совсем не сгинули,
Упала у вас рождаемость:
Без стимула, - силы покинули.
Что сделано, - не воротится.
Но полно сидеть и печалиться!
Пусть я привык к одиночеству,
Не стану от вас больше прятаться.
Вас, дурней, теперь не брошу я,
Ведь вам без меня не справиться.
Мы вспомним, что было хорошего,
Хотя мне покой больше нравится…