Выше безумия, крепче тревоги
лето Москвы рвется через листву.
Липы и тополя одноногие
дышат пятиэтажками,
их дворами и дорожками.
Прошел первый испуг.
Видишь, уже можно идти ножками.
На углу лежала женщина лет шестидесяти,
и нельзя было вида ее лица вынести.
Глотки кричали что-то,
звонили в «Скорую»,
и точно знали, что сейчас свинтят менты...
Но мы словно подобрали перебитого ворона,
забытый комок гаснущей теплоты.
И не могли уйти,
прикованные смертью.
Подъехал труповоз, и все заверте...
Еще помню руки, носилки,
и как нас допрашивали.
А паспортов нет, и неделя синьки
за плечами здоровье выкашивает.
Когда пошли угрозы в деталях,
мы за две косые съебали...
А липы были прекрасны
и шумели как легкое море.
Ты стала говорить что-то бессвязное,
я присоединился к тебе вскоре.