Между Волгой и Дона излучиной,
Смертью степь больна как проказой.
Летом 42-го получены,
и исполнены здесь приказы.
Прорастают мясом солдатским
ковыли каждый год по весне.
Но ответ на вопрос принца датского
ни на йоту не стал ясней.
Черепа сложены в пирамиды,
грандиозней чем те, что в Гизе.
Но не стали русские быдлом,
как хотелось австрийцу Гитлеру.
Подсапожной не стали пылью,
големами со взором тусклым,
как хотел грузин Джугашвили.
Русские оставались русскими.
Страшный Суд для неправедных страшен
лишь одним. Тем, что он справедлив.
Из костей вавилонская башня
тень бросает на тех, кто жив.
Но когда-нибудь, срок указан
не в пророчествах бабы Ванги,
все ответят за всё и сразу,
и никто не прикинется шлангом.
И из вечности выйдя комы
над степями восстанет архангел
в полевой, отутюженной форме
комиссара первого ранга.
Но архангелу будет сложно
разобраться со всеми во всём.
Горн к губам архангел приложит
и взыграет: «Рота подъём»!
И восстанет из пепла и грязи
по отдельности каждый солдат.
Тот, что выполнил все приказы,
в том числе и «ни шагу назад».
Умирали солдаты ротами,
умирали солдаты полками,
умирали – за что? Это «что то»
в небе звездами засверкало.
Умирали солдаты повзводно,
что бы Русским осталось их поле.
Что бы Волга была полноводна
и впадала в Каспийское море.
Что бы в, цвета несвежей говядины,
итальянской постройки Кремле
гужевалась гебьёвая гадина,
над Россией, что снова «во мгле».
Что б мажорный выродок Прохоров
развлекался с ****вом в Куршевеле,
бились здесь для последнего вздоха.
Умирали, так как умели.
Умирали и умирали…
За ту речь, что звучит на иврите.
Что бы бабы вот нас нарожали…
И архангел промолвил: «Судите».
Бог на небе. Он с неба всех видит.
Бог суров. Но он не каратель.
Бог, он зря никого не обидит.
Вы присяжные заседатели.
Но ответила степь печально,
шелест трав как хрип из аорты:
«Извини гражданин начальник,
мы солдаты, к тому же мертвые.
Не запомнить нам, то чего будет.
Оно есть. А нас нет. Не иначе.
Из солдат никудышные судьи,
а из мертвых солдат тем паче».