Мне симпатичен этот городок:
разлитый мёд на куполах собора,
речушки тихонькой мечтающий поток
и пьяница, заснувший у забора.
Здесь как-то мило всё переплелось:
на главной площади, у зданья райсобеса,
дворняга тощая обгладывает кость,
и дремлет кошка на капоте «мерседеса».
В разгаре мая в валенках старик
везёт навоз по улице в коляске,
разносит ветер петушиный крик,
и платья лип задрались в буйной пляске.
О вечерах – отдельный разговор.
Ах, вечера! Ах, вечерочки лета!
За них любой пьянчуга, плут и вор
готов отдать последнюю монету.
Какой-то в них особый аромат.
Под звуки трепетные ласковых свирелей
мне гладит волосы ветвями нежно сад,
дурманя запахами яблонь и сиреней.
А как стемнеется, как выплывет луна,
как только в мыслях чистое забродит –
так зазвенит гитарная струна
под окнами у дома, что напротив.
В том доме девушка прекрасная живёт,
а друг с гитарой ездит к ней на «яве»…
Опять её он в полночь позовёт,
на зависть мне, растяпе и раззяве.
Но что поделать, если «явы» нет
и на гитаре звенькать не умею,
да и постарше я на целых восемь лет
и «баксов» под матрасом не имею.
Хотя умею рифмовать слова,
но за стихи не лезут целоваться
и замуж не выходят за слова,
теперь выходят больше за богатство.
Но всё мое богатство – это дым,
съедающий мозги мои угаром.
Таким уж уродился я дурным,
слегка сутулым русским мальчуганом.
Таким же грешным, видно, и уйду
в тот край, где бродят призраки и тени,
и лунный отблеск, что горит в пруду,
вот так же вспыхнет на моей постели.
Ну а пока душа ещё коптит,
карандашом ворочаю я смело.
Стихи писать никто не запретит,
ну, а бумага – то ль ещё терпела.
А тот, на «яве», с дивой молодой,
которую увёз он в тёплый вечер,
пускай звенит гитарною струной
и гладит милой волосы и плечи.
Я знаю: он, конечно же, сейчас
её целует на скамейке у речонки.
За строки те, что написал я в этот час,
ему готов отдать я всех девчонок.
Я не лицемер и не ханжа,
иначе эту жизнь воспринимаю:
живу я, очень преданно служа
тому, что так люблю и понимаю.
А что люблю?.. Наверно, эту ночь…
и эту вот соседскую девчушку,
и паренька с гитарой, что не прочь
с ней до утра остаться у речушки.
Люблю за то, что им по двадцать лет,
что в их сердцах горят желаний свечи,
за то, что ласково черёмуховый цвет
им осыпает волосы и плечи.
Люблю вот этот милый городок
и купола собора под луной,
речушки, звёзды поедающий поток
и пьяницу, убредшего домой.
Здесь мыслится воздушно и легко,
и карандаш выводит ровно строчки,
и дышится привольно, глубоко
мне в этом тихом скромном городочке.