И вот, однажды, привезли очередную партию девок. Шебуршных таких. Трибунал вынес им смертный приговор, а им всё ни по чем.
Когда их вели через тюремный двор в камеру, одна из них выскочила из строя, ухватила конвоира между ног и с громким смехом пригласила заняться любовью. Вот такие они были малахольные. Знали, что жить им осталось считанные часы, но и эти часы они проживали на полную катушку. Оголяли ноги, грудь. Вели себя шумно и непристойно. Они постоянно требовали выпить или спирта или самогона. По нашим правилам мы могли исполнять последнюю волю приговоренных, как правило, она заключалась в выпивке.
За три месяца службы на этом поприще, я навидался всякого. Мужики полицаи и предатели вели себя по скромнее. Много плакали, скулили, просили о пощаде. Параша в их камере всегда была полная, от страха у них случалось недержание. А вот с девахами было весело. Наверно, переступив однажды черту, они уже не знали удержу. Что греха таить, ночью мы с ними развлекались, а утром, на рассвете расстреливали. И никто в обиде не был, и о пощаде не просил. Даже сам процесс расстрела происходил, как игра. Они кричали нам: - Давай милый, чтоб с первого раза, а ночью ты был хорош!!!
Так и заканчивалась их жизнь, не долгая, но поганая.
Вновь прибывшая партия, ни чем не отличалась от предыдущих, за исключением одной девицы. Держалась она особняком, не кричала и не гоготала, как все остальные.
Я глянул на неё и обомлел. Подобной красоты ни разу в жизни не видел. Даже сейчас могу сказать, ни до, ни после неё, таких красавиц не встречал. Черные волосы, разделенные на пробор, две косы до пояса, толщиной в руку каждая. Светло-серые с туманной поволокой глаза. Черные брови и пухлые пунцовые губы. Одета она была в платье довоенного фасона с плечиками. Тонкую талию опоясывал кожаный ремешок.
В камере она сразу отошла от товарок по несчастью, и примостилась в углу на ветхом табурете. Эта девушка сразу запала мне в сердце, поэтому периодически я заглядывал в камеру, посмотреть, как там она.
До вечера она тихо просидела в углу. К баланде не прикоснулась. Один раз справила нужду и один раз напилась воды из алюминиевой кружки.
Утром всю эту честную компанию должны были пустить в расход. Я знал, что произойдет ночью, поэтому, спросив у капитана разрешение, перевел девушку в отдельную камеру. Товарищам по службе сказал: - Она моя, не трогать.
Ночью я пытался придремнуть, но у меня из головы не шел образ девушки и мне хотелось узнать тайну, которая её окружала.
Дотерпев до трёх утра, я вошёл к неё в камеру. Она сидела на полу в углу, согнув колени и обхватив их руками. Голова была откинута и затылок прижат к стене. При виде меня она вздрогнула, и начала медленно подниматься.
- Что уже пора?
- Нет ещё.- Ответил я. – Давай поговорим, освободи душу перед смертью.
Она грустно посмотрела на меня, но продолжала молчать. Я присел на нары и ещё около часа мы просто молча посматривали друг на друга. И чем дольше я на неё смотрел, тем больше восхищался её божественной, библейской красотой. С таких лиц, наверно, писались древние иконы. Затем она прикрыла глаза, может быть, задремала. Но, я разозлился. Вышел из камеры, взял флягу со спиртом и вернулся обратно. В соседней камере было весело, мои подельники во всю развлекаются, а я с этой красавицей в молчанку играю.
Я подошёл к ней, слегка приподнял и как следует встряхнул.
- Эй, красавица, через пару часов тебе всё, аут. Не хочешь поговорить? Я, конечно, не священник, но иногда барышни каются в своих грехах. Говорят помогает. Может спиртику хочешь?
Я налил полстакана спирта и протянул ей. Она молча взяла и одним махом проглотила. Затем, прикрыла губы локтём и громко засопела носом. Я последовал её примеру. Слегка отдышавшись, повторил свой вопрос.
Переведя дух, она заговорила.
Продолжение следует.