Голуби

 

Второго января,  через день после  наступления Нового года, из барака, где  мы ютились в одной комнате с печью и деревянным столбом подпирающим  потолок, почти три года; Мы переехали в свой собственный дом. Это был приличный, по тем временам дом, из двух комнат, тамбура при входе. Во дворе было множество кладовок, баня, навес для дров и кизяка, сарай для скотины. А еще при доме был сад из персиковых, вишневых, сливовых деревьев, пяти кустов винограда.
  Вся усадьба была обнесена плетнем. Располагалась усадьба на правом, пологом берегу реки.
   Название поселка пошло от названия реки Сая – «Алмалык-сай». Для нашей семьи переезд в новый дом – событие весьма значимое. Дом  был куплен у старика – татарина Баширова. Старик рассорился со всеми своими сыновьями и, как бы назло им продал дом, не передав ни кому из них в наследство. Причина разлада старика с сыновьями нам неизвестна, но вероятно всего истина была в том, что старик Баширов был уже не в силах вести хозяйство и содержать усадьбу в порядке. Дочь, с которой дед жил в ладах, была ему не помощницей – жила без мужа, с тремя малолетними детьми.
   Помню, как вечером второго января, после того как мы как-то расставили в доме скромную мебель и мать собирала на стол что-то к ужину, к нам пришел двоюродный брат отца Георгий со стариком Башировым. Георгий, попросту называемый всеми Жоркой, был демобилизованным офицером, человеком наиболее образованным в нашем окружении. Отставной офицер и составил акт купли-продажи Башировского дома. Акт был скреплен подписями и распитием пол-литровой бутылки водки. После первой же рюмки дед Баширов порозовел лицом и со слезами на глазах сказал:
- Владей брат Матвей домом, владей на здоровье.
До третьей рюмки дело не дошло – ослабевшего деда, взявши под руки, проводили к его дочери.

   Зажили в этом доме мы по новому, наводился порядок в запущенном Башировском хозяйстве, что-то перестраивалось, сносилось. Не заметно прошел месяц. И вот оно, новое событие. Как-то вечером, во второй половине февраля, возвратившийся из очередной поездки в Ташкент, отец привез мне пару голубей. От такого подарка я растерялся. Я ни когда не просил отца об этом. Но уже через полчаса у меня появился интерес к этим птицам – белоснежной голубке и шоколадно-коричневому, с радужным зеленоватым отливом, голубю. Выпущенные в комнату голуби прятались под кроватью. Из редко оттуда слышалось поцокование лапок о деревянный пол. Я с трудом выловил птиц, гладил их перышки, пытался целовать их клювики.
   Проснувшись затемно, я попытался наладить контакт с голубями. К моему огорчению птицы к корму не подходили и прятались в углу под кроватью. Отец, собираясь на работу, посоветовал мне выпустить голубей на крышу дома и заверил, что ни куда они от дома не улетят. Перед уходом в школу я с трудом выловил голубей, вынес их во двор и легким броском отпустил на волю. Голуби сели на кровлю нашего дома, походили минуту-другую, пугливо повертели своими головами и полетели на небольшой высоте над крышами соседних домов в сторону нижней части поселка.
   Позабыв про школу, я бросился по улице вслед за улетавшими голубями. Пробежав мимо нескольких домов, увидел своих беглецов на крыше небольшой мазанке. Во дворе никого не было, к счастью и собаки тоже. Я вошел во двор, подставил что-то к сарайчику, который примыкал к мазанке и осторожно влез на крышу. Что я хотел? Поймать голубей голыми руками? Ну, конечно же, я об этом тогда не думал. Мной руководило какое-то подсознательное чувство – я должен вернуть голубей.
   Как это сделать мой детский умишко решить был не способен. Я осторожно приближался к птицам,  протягивал к ним руки. Стоило же мне приблизиться , голуби вспорхнули и полетели, теперь уже на большее расстояние, в строну еще недавнего пустыря, где велось строительство сборных деревянных «финских»домиков. Место это называлось «Алтын».  Домов было собрано много. На одном из них, на самой вершине остроконечной черепичной крыши, восседали мои голуби. И тут началось бессмысленное и безрезультатное занятие: я поднимался на кровлю, подкрадывался к голубям, умоляюще протягивал к ним руки со словами «гули-гули-гули…». Голуби выдерживали одну и ту же дистанцию моего приближения и… перелетали на соседнюю кровлю.
   Я не заметил,  как прошел день. Наступал вечер. Вконец, обессилев, прекратил свою охоту на голубей. Множество себе лишь представить как я
 Выглядел в конце этого дня, прошедшего в изнурительных лазаньях по крышам, без крошки еды и без капли воды со слезами на глазах и тихо всхлипывал я побрел домой.
   Отец из поездки еще не вернулся.
   Мать меня встретила не то чтобы гневно, а как-то искренно. Оценив мое трагическое состояние и соответствующий ему мой жалкий вид. Мать хлопнула себя руками по бедрам и как-то сокрушенно, но с видимым облегчением выпалила:
- Толька, ну где тебя, черти носят с самого утра? Садись,  поешь!
Приехал отец. Мать ему тихо поведала о моем горе. Ругать меня за пропуск занятий почему-то не стали. Перед самым ночлегом отец постоял,  молча о чем-то раздумывая и тихо, но уверено сказал:
- Прилетят…. Ни куда не денутся.
Я заснул далеко за полночь, разбудила меня утром мать и велела быстренько собираться в школу. Позавтракав, я схватил портфель и вышел во двор. Каково же было мое удивление, нет – восторг, ликование, когда увидел на крыше нашего дома голубей. Они спокойно ходили по крыше. Голубь изредка ворковал, делая круги вокруг голубки, как-то по особому наклоняя при этом голову.
   Я иступлено, словно с испугу, закричал:
- Мама! Голуби!
Своим криком я видимо испугал ее. Мать выбежала , но услышав последнее слово улыбнулась, еще не видя голубей. Посмотрела на них, приобняла меня за плечо, потом легонько подтолкнула меня со словами:
- Ну, беги, а то опоздаешь.
Не успел я дойти до калитки, как голуби вновь взлетели, сделали не большой круг над домом и вновь полетели по вчерашнему направлению. Мать, наблюдавшая эту картину и мою растерянность, при этом, негромко, но как, говорят,  не допуская  возражения, сказала:
- Толя, сынок иди в школу.
Возражений не последовало, я пошел в школу, где мне предстояло еще держать ответ перед директором школы Кочаном Иосифом Савельевичем, преподавателем истории, за вчерашний пропуск занятий.
Он был уволен из армии по ранению, лицо в шрамах, голова постоянно дергалась, поворачивалась в одну сторону. Он вместе с семьей приехал к нам в поселок в конце войны, поселился в крохотном домике возле школы. Когда он ругал за что-либо ученика, всегда употреблял одни и те же слова:
- Ну, деревянная ты голова, я же на тебя так надеялся, капустная ты голова….
При всей видимой строгости и даже грубости человеком он был добрым. Ответа в этот день перед директором мне держать не пришлось, его вызвали куда-то в район.
   Отсидев уроки, я стремглав помчался домой, переполняемый тревогой за исход отлета моих голубей.
   К счастью голуби были дома и деловито спокойно разгуливали по крыше. Перед самым вечером слетели во двор и поклевали зерна вместе с курами.
На ночлег голуби залетели на чердак через предусмотренную открытую дверь чердачного лаза.
   В последующие дни проблем с отлетом голубей уже не было. Голуби куда-то улетали, но тут,  же возвращались. Вели себя спокойно, кормились вместе с курами и воду пили  из куриной поилки, крепко держась лапками за бортик протвеня с водой и трогательно при этом запрокидывая головки почти к самой спине. Я долго любовался своими голубями.
   Спустя какое-то время вновь тревога – исчезла голубка. Голубь гулял по крыше, залетал на чердак, ворковал там – голубки не было.
  Через день-другой, мать понявшая видимо причину отсутствия голубки, посоветовала мне осторожно подняться на чердак и еще более осторожно и тихо, осмотреть его.
   Ага! Вот оно в чем дело! Голубка сидела на ворохе прутьев, соломы, каких-то лоскутков. Я приблизился к ней на недопустимо близкое расстояние, и только тогда, голубка сошла с гнезда, удалилась от него не более чем на метр и остановилась. В гнезде лежало два яйца. Они были крупнее воробьиных яиц  со светло-коричневыми  пятнышками. Началось время ожидания птенцов. Появились же птенцы на удивление быстро – через две недели. При моем очередном визите на чердак голубка с гнезда не слетела. Когда же я приблизился вплотную к гнезду, молодая мама как-то взъерошилась и даже пыталась клюнуть меня в руку, когда я протянул ее к ней чтобы потрогать – что же там за наследство. В гнезде лежало, именно лежало, два уродливых, но живых создания, похожих на что угодно, но только не на птиц. Эти существа имели головки, состоящие из выпученных глаз и широкого клюва, обрамленного желтой каемкой и живота, соединенного с головой тонкой шейкой.  Голубята с трудом шевелили своими головками, открывали ротики и пищали тоненько-тоненько. Через три дня наступили заметные перемены – птенцы держали головки, крутили ими из стороны в стороны, в размере они стали вдвое больше. Они пищали , открывая свои смешные ротики.
   Спустя неделю – эти чудо птенцы стояли на своих лапках и уже вполне были похожими на птиц. На крылышках появились первые колодочки, как предшественники перьев, на головках и по всему их телу легкий серенький пушок. Они настойчиво пищали, требовали пищи.
   Через несколько дней я их увидел, покрытыми перьями. Голубки-матери с ними не было. Голубята стояли в гнезде, отчего казались непомерно высокими. Через неделю после этого молодые голуби вместе с родителями вылетели из чердака на крышу, а спустя пару дней кормились вместе со всей курино-голубиной семьей во дворе.
  К началу лета голубка вновь села на яйца. Так начала расти голубиная стая.
Завзятым голубятником я не стал, но познал многие тонкости из жизни этих красивых, нежных птиц. Ни в коем случае нельзя трогать голубиные яйца, голубка тут же покидает их.
   Когда стая выросла до десятка, голуби взлетали всей стаей, кружась над домом, набирали высоту. Они поднимались так высоко, что отдельные голуби были еле различимы. А когда это происходило утром и стая освещалась в высоте ярким утренним золотым светом, притом на фоне бездонно-голубого неба, зрелище было , мало сказать прекрасное. Это что-то сказочное, волшебное.
  У меня появились друзья-голубятники. Происходил обмен голубями. Высоко котировались голуби, как мы их называли «лохмоногие», голуби «вертуны»,те что могли набрать значительную высоту и зависнув как бы на месте, начинали переворачиваться через голову снижаясь все ниже и ниже.
И чем ниже заканчивалось это вращение – тем голубь считался ценнее.
   Я постиг мастерство уводить чужих голубей к себе, подойдя к объекту с тремя- четырьмя голубями за пазухой или в специальном мешочке, и выпускал их на волю. Дальше голуби делали свое дело – они кружились и кружились над этим местом, пока к ним не присоединялись два- три голубя и уже совместно с чужаками стая опускалась на нашу крышу.
   Время шло…. Голубей становилось все больше. Количество их уже не поддавалось счету. Я мог позволить дарить своим приятелям пару-другую голубей.
   Заканчивались счастливые школьные годы. Наступил период учебы далеко от нашего поселка, потом и города…. А это значит расставание с моими голубями. Оказалось – навсегда. Жизнь  установила такой строгий распорядок, что в ней не нашлось места, чтобы вновь завести голубей. Осталось вспоминать с особой теплотой и нежностью мои юные годы, все те
перипетии, что пришлось испытать, общаясь с этой уникальной и прекрасной птицей. И если есть в моей душе что-то хорошее и доброе, частицу этого, уверен туда поселили голуби. Спасибо Вам милые, птицы.


            Анатолий Сухенко