- Господин генерал, соблаговолите прочесть, - тоненькая ручка в ажурной перчатке протягивает незапечатанный конверт.
Господин, вальяжно расположившийся за столом, заваленным бумагами, польщен визитом хрупкой и очаровательной дамы на визитной карточке, которой начертано: "Княгиня Кудашева".
«М[илостивый] г[осударь]!
До моего сулха дошло, что на днях арестован подведомственный Вам чинами – поэт Иос[иф] Мандельштам. Т[ак] к[ак] Вы по должности, Вами занимаемой, не обязаны знать русской поэзии и вовсе не слыхали имени поэта Мандельштама и его заслуг в области русской лирики, то считаю своим долгом предупредить Вас, что он занимает [в] русской поэзии очень к[р] упное и славное место. Кроме того он человек крайне панический и, в случае, если под влиянием перепуга, способен на всякие безумства. И, в конце концов, если с ним что-нибудь случится, - Вы перед русской читающей публикой будете ответственны за его судьбу.
Сколь верны дошедшие до меня слухи – я не знаю. Мне говорили, что Мандельштам обвиняется по службе у большевиков. В этом отношении я могу Вас успокоить вполне: М[андельш] там ни к какой службе вообще не способен, а также [и к] политическим убеждениям: этим он никогда в жизни не страдал.
Волошин.»
Подняв на очаровательную даму глаза, он ещё раз отметил свежесть весеннего платья и красоту глаз просительницы, приятно удивил быстрый пронзительный взгляд, прячущийся за полуприкрытыми веками.
- А кто же такое Волошин? И почему он мне так пишет? – вполне натурально удивился серьезный военный.
- Поэт, - Майя Кудашева вложила в это слово всё величие, каким можно было сопроводить столь короткое пояснение.
По глазам генерала было ясно, он не понял ответ. Майя сочла необходимым дополнить:
- Он со всеми так разговаривает, - голос был высок и наивен.
Письмо действительно было написано в духе корректном, но на лезвии ножа. И письмо и ответы очаровательной княгини звучали несколько двусмысленно, на грани личного оскорбления. Поэтому генерал запомнил и её, и имя Мандельштам. Начальник контрразведки Врангеля, слегка задетый, недовольным жестом сложил бумагу и сунул в боковой карман. «Подумать только под этой шляпкой столь язвительный язычок!»
И на другой день велел отпустить Мандельштама :
Старый Крым
Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле — такой же виноватый.
Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.
Всё так же хороша рассеянная даль —
Деревья, почками набухшие на малость,
Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость
Вчерашней глупостью украшенный миндаль.
Природа своего не узнаёт лица,
И тени страшные Украины, Кубани...
Как в туфлях войлочных голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца...