Гл.3 Воспоминание 2
Василий Игнатович тихо разделся, положив аккуратно вещи на стоящий около кровати стул, погасил свет и медленно, чтобы не скрипеть пружинами, лег на свою почти что детскую коечку.
Он лежал и глядел в потолок, на котором отражались тени от ветвей стоявших вдоль дороги ольх, освещаемых неяркой луной. Ему не спалось. Неожиданная встреча с сыном детского приятеля напомнила те годы, когда он потерял мать и остался совсем один. Он учился тогда еще в девятом, до восемнадцати лет оставалось еще полтора года. Отца не было с ними уже почти десять лет. После войны отец вернулся совсем больным и через год слег окончательно. Но Василий помнил его хорошо. За один этот год он, как бы предчувствуя долгое расставание, впитывал в себя все, что мог дать ему отец - и суровую отцовскую ласку, и его советы, и редкие подзатыльники и даже родной отцовский запах, который он даже сейчас помнил очень хорошо. Помнил он и отцовские похороны, и краткую речь председателя на могиле, потом тихие поминки, без лишних людей, и сразу постаревшее лицо матери. Жить стало заметно тяжелее, мать устроилась еще и на вторую работу. Изматывалась, конечно, до крайности, но делала все, чтобы сын продолжал учиться. Учась в восьмом классе, Василий пошел к председателю и попросил помочь перейти в вечернюю школу, но тот почему-то довольно резко отказал. Василий старался облегчить матери жизнь и по дому всё старался делать сам, благо руки росли, откуда надо, да и голова соображала. А когда был уже в девятом, мать заболела, и ее увезли в райцентр в больницу, где она вскоре тихо умерла.
Василий остался совсем один. Мать похоронили рядом с отцом, опять председатель говорил речь, потом опять были поминки, приготовленные соседями, с которыми мать дружила. На поминках председатель, хороший, в общем, мужик, подозвал к себе Василия и сказал: «Ты, вот что. Ты уже не маленький. Один с домом справишься. А мы тебе поможем. Доучивайся давай, а я тебе и работку кое-какую дам. Будешь ведомости после учебы заполнять и ко мне в контору утром перед школой заносить. Всё какие-никакие деньги. Плюс пенсия тебе полагается по сиротству. Ну а кончишь школу, тебе как раз восемнадцать и будет, а там армия», и, помолчав, добавил, как бы споря с кем-то: «Ну не в детский же дом идти?». Да, в детский дом Василию не хотелось. Получилось все так, как говорил председатель. Пенсии и тех денег, что Василий получал за переписывание конторских бумаг, хватало на жизнь, соседи тоже помогали, чем могли: то борща полкастрюли принесут, но квашеной капусты, то яблок. Да и Василий на своем огороде сам кое-что выращивал: зелень кое-какую, огурцы и даже тыквы. Всего хватало. Школу окончил без особых сложностей, ученье давалось ему легко. Память была хорошая, из всех предметов больше всего любил литературу. Может быть потому, что учительница была молодая, красивая, да еще и предмет свой знала и любила и старалась эту любовь к хорошей литературе передать своим подопечным.
Василий Игнатович поворочался на кровати. Сон не шел. Встал, пошарил на столе рукой, нащупал сигареты и спички, подошел к окну и, открыв половинку низкого окна, закурил, пуская дым на улицу.
Вспомнилась первая любовь, Татьяна. Учились вместе, а последний год и сидели за одной партой. Мать ее работала на ферме, куда после школы собиралась пойти и Татьяна. Ферма в те годы была по всем меркам солидная. Стадо – под тысячу голов. Всё было…
Вспомнилось, как танцевали на выпускном, а потом долго целовались в небольшой рощице вблизи Татьяниного дома. Слышали, как мать Тани выходила из дома на дорогу, высматривая дочь, и это почему-то вызывало у них неудержимый смех. Расстались уже под утро, а через неделю пришла повестка, которую Василий уже ждал. Прощались долго, Татьяна, как водится, обещала ждать и писать, Василий ей верил и искренне хотел, чтобы так и было.
По причине невысокого роста, а может быть и по ходатайству председателя, Василия направили в танковые войска, что считалось большой удачей. Часть, в которую он попал, размещалась за Уралом, в пяти сутках езды от его родных мест. Танковый полк оказался образцовым, им командовал пожилой, прошедший войну полковник, который держал своих подчиненных в строгости и никаких, как теперь говорят, неуставных отношений, не допускал. Об этом просто речи быть не могло. При любом намеке на дедовщину дело быстро заканчивалось мытьем полкового сортира, подметанием плаца или, если обнаруживалось что-то действительно серьезное, «губой». Василия определили в первую роту второго батальона, командиром которой был немолодой старший лейтенант, тоже прошедший войну. Поговаривали, что с командиром части они даже служили вместе, но это были, скорее всего, байки, которые так любят новобранцы.
Первые три месяца была так называемая «учебка», где Василию преподносили первые армейские премудрости вроде ежедневного хождения строем и изучения уставов. Настоящая учеба началась после, когда он попал в парк, где стояли боевые машины. Василия определили в механики-водители. Учил его старший сержант, который оказался знающим и объяснял все с толком. Трудно было не понять, а у Василия к этому делу и душа как-то сразу легла, почувствовал он это железо, его мощь и характер. Интересно, что была и «ответная любовь», - машины слушались его беспрекословно. К концу службы он, кажется, и сам бы научил кого угодно этой премудрости, а уж разобрать, починить и собрать все основные агрегаты мог, что называется, с закрытыми глазами.
Служба шла быстро и, в общем, нетрудно. Один раз, после успешных командных учений, когда его рота первой преодолела защитную полосу и ворвалась в расположение условного противника, его, уже ефрейтора, наградили недельным отпуском домой, не считая времени на дорогу. Он ехал домой с радостью и тревогой. В последние месяцы Татьяна, которая первое время писала часто и много, - над Василием даже посмеивались, вручая ему очередные конверты, стала писать явно реже и содержание писем тоже как то неуловимо изменилось.
Предчувствие не обмануло его. Приехав, он узнал, что Татьяна уже несколько месяцев как замужем за знакомым парнем, который уехал в райцентр и увез ее с собой. Василий не поехал выяснять отношения, пришел в контору представиться председателю, который с порога и не узнал в подтянутом молодом военном бывшего школьника – сироту. Встреча была очень теплой, председатель как раз закончил дела, почти силой усадил Василия в машину и повез к себе домой. Там был обед и сто грамм за встречу и разговоры, разговоры. Василия и ночевать оставили, а наутро он тепло попрощался с хозяевами, пошел посмотреть на свой дом, нашел его в порядке и, мысленно поклонившись ему, отправился на кладбище к отцу и матери.
С удивлением нашел их могилы ухоженными и, положив на них собранные по дороге полевые цветы, быстро вернулся на шоссе, проголосовал и уже вечером сидел в вагоне поезда, ехавшего за Урал.
Больше отпусков не было, а если и были бы, Василий, наверное, никуда бы не поехал, - места вокруг части были удивительно красивые, сплошные леса, в основном кедрачи. Это радовало глаз, но не душу, которая привыкла к родным северным местам, неброской зелени, озерам и открытым пространствам полей. На предложение, сделанное накануне увольнения начальником штаба части насчет кадровой службы, Василий без размышлений ответил отказом, - очень хотелось домой.
Получив обратно из каптерки свой фибровый чемоданчик, с которым три года назад он приехал в часть, Василий даже удивился такому «невоенному» предмету.
Калитку родного дома он открыл с бьющимся сердцем. Умом понимал, что в доме никого нет, и никто не может выйти ему на встречу, но всё же… Никто не встретил, но сам дом отозвался на его появление какими то родными с детства звуками: скрипом половицы, что сразу за невысоким порожком, ветерком, раздувшем занавеску, когда Василий не без труда открыл ставни низкого окна в своей спальне, и другими, неуловимыми приметами, по которым человек без труда узнает свое родное жилище…