Поля в ромашковом угаре.
Я поднимусь на косогор.
И память из любви и гари
соткёт немыслимый ковёр.
Душа, страдай родной юдолью.
Рисуй на утрешнем стекле –
покрытый солнечною солью,
иду по отнятой земле.
Кадриль забытых кадров – было!
Мой вопль, посеянный в полях,
смывает перистое мыло,
сочась из облачных дубрав.
Прудов каскадных тусклый глянец
чьи лица долго отражал?
Теперь я здесь как иностранец…
Минуты злей осиных жал!
Смертельны времени замесы…
Обрезы в предрассветной мгле
кроят мозолистые Крезы
в когда - то тихоньком селе.
Я – правнук их, плечо подставлю.
Жди, комиссар, в ночи свинца…
Вновь по обугленному краю
идёт Мужик, крича в сердцах!
В сенцах полуденного света,
сжимая долго кулаки,
на кровь, испытываю лето,
на правом берегу Оки.
Не ждите слёз, мои просторы.
Я – мал, молитвеннен и наг.
И скор на ветра приговоры
берёзовый ареопаг!
Закатным цветом зацелован
мыс леса дальнего,- пускай!
И облако – отставший овен
бредёт задумчиво за край.
Дневную боль покроет мглисто
сперва закат, потом – покой.
Ночь вытравит следы туриста
впотьмах синильной кислотой.