Вглядевшись в лица основательней
младых словцов скупых острот,
верните родине писателей,
а то противно как-то, вот!
По всюду пляски с песнопением,
медали раздают всем, а
ряды всех тех, кто жил с похмелием
редеют раз и навсегда.
Куда-то подевались писари,
трудом как некогда шаля,
кудлатые, лихие, лысые -
Григорьев, Пеленягрэ, Я.
И этот мир без звуков зычности
под редкость рифм, и злых острот
не ищет свет, косит, и бычится;
а вместе с этим и народ
скучает, туп, в себе подорванный,
струю по-пьянке потеряв,
и на пейзажи с тихим норовом
на дам глазеет, как на лярв.
А ведь надысь ещё, мне помнится,
под разъямбический фонтан,
лужайки дамы сладким голосом
преображали, и крестьян
за огородностями коцали;
извозчики, да голытьба
читали Пушкина и Бродского,
и всё прикольно было для
души полётного сознания -
взойти строкой на пьедестал,
и донельзя, до бессознания
наш дух под плотию крепчал.
Но всё порочно и последствия,
не знаю как, но как-то вдруг
в приливах пьянства, что естественно,
покинул поэтичный дух.
И всё бычьё с копыт попадало,
поднялся шорох, шум, и плачь.
Финал пришёл нежданно, патово,
а с ним лихой поэзосрачь.
Ушли писатели, покинули
души обетованный храм,
забили на флуды и сгинули,
оставив ветер проводам.
И Пушкин уж не ходит гоголем,
и тот арабу уж не друг.
Вокруг блистают в стразах ухари
и всем теперь уж не до сук.
А время было, помню, приторно
входил закат в тревожный час
и привкус на губах от клитора
был дорог, как в последний раз.
Клонясь заборам, ивам скрюченным,
ну разве ж можно не писать?
Читатели уже соскучились
и книжек ждут, ****а мать!
Вулканы созревают, лавою
ещё вселяя тряску жил
и родина сопит гнусавая
под инородием мудил.
Беззвучно люд рыдает, память ведь
не растоптать, тоску грызя.
Литературы нету. Стало быть,
тебя не стало и меня!
Пегас подался в поле русское,
а нимфы - на турецкий пляс,
и всё присталося кургузое,
один лишь Пушкин где-то асс,
хотя не долго и ему уже, -
теперь тут каждый в чём-то крут,
камлая муть почти такую же,
пока менты не заметут.
А у Толстого даже грамоты
нет ни одной, что там медаль.
Сейчас галдырьность даже роботы
имеют, лишь писатель - тварь.
Не модно быть, влача паскудное
житьё с похабным бытиём
и утро тяжкое, да мутное
встречать последнее своё.
Читателя не видя, рожи их,
их мерзкий норов, кроткий взгляд,
становимся на них похожи мы,
пусть даже он - дегенерат.
Всему виной - обвал дефолтовый,
режима смена, переход.
И в этой суматохе рвотовой
мы - не элита, не бомонд.
Книг не печатают издатели,
на полках хилый инвектив,
Вокруг пиндосы и предатели,
один "new аge" и детектив.
Души прекрасные слагатели
достали видимо всех и
забыли их труды читатели,
и стало горе от чумы.
И, отправляя всех по-матери
под суматохой грешных нужд,
Верните родине писателей,
а то противно как-то уж!
Максим Новиковский
Израиль 2011