Анастасиус ГРЮН, Старый комедиант

      
Занавес с легким шуршанием взвился,
Из-за него  старый шут появился.
В пестром блестящем безвкусном наряде,
Щеки и нос его в яркой помаде.

Седой и сутулый, печальный старик,
Ты в сердце мое незаметно проник.
Ты должен до гроба шутить и кривляться,
Чтоб чернь над тобою могла посмеяться.

Злая насмешка над старческой дрожью,
Когда под окном погребальные дрожки!
Жизнь пролетела, грош ей цена.
Что тут сказать? Веселей, старина!

Слаб и беспомощен старческий мозг,
Даже любимых он вспомнить не смог.
Ты же вульгарные помнишь куплеты,
Что развлекали кого-то и где-то.

Слаба и беспомощна стала рука
Комедианта, шута, старика.
Едва поднимаешь ты  дряхлую руку,
Чтоб вымолить счастье детям и внуку.

Но вмиг оживает рука твоя как-то,
Когда отбивает безумные такты
Мелодии дикой в концерте вечернем,
Что вызвать способна улыбку у черни.

И если болит весь твой старый скелет,
Что служит тебе уже множество лет,
Ты можешь рыдать,- позволяет судьба,-
Но только чтоб в голос смеялась толпа.

Старик, побледнев, опускается в кресло.
Эх, как же болят все суставы и чресла!
Он шепчет бессвязно, страдая и мучась:
«Пора самому облегчить свою участь».

Отрывисто, глухо он речь начинает,
Впервые признавшись, что тоже не знает
Того сокровенного главного слова,
Что истинной праведной жизни основа.

Когда он с трудом свои губы разлепит,
Чуть слышит толпа неразборчивый лепет,
И вот прозвучали несвязным прощаньем
Последние звуки с последним дыханьем.

Внезапно звонок раздается финальный.
Кто смог догадаться, что звон – погребальный?
Расходятся шумной толпою воскресной.
Кто в шуме узнал похоронную песню?

Смерть бледный покров свой раскинула зримо,
А жизнь непристойным бахвалится гримом,
Она на холодных губах мертвеца
Рисует улыбку и смех без конца.

Улыбка нелепая эта застыла,
Как надпись на камне убогой могилы,
Что жизнь, и любовь, и божественный дар -
Всего только ложь, и туман, и угар.

На заднике лес, что художник нанес,
Не знает он горя, ни жалоб, ни слез,
А звезды и месяц, как масла куски,
Вовек не видали сердечной тоски.

Коллеги  кольцом окружили шута,
Гадая, зачем его жизнь прожита.
Решили, что умер старик, как герой,
На поле сраженья, не бросив свой строй.

Тут фея, что музой артиста была,
Лавровым венком его лоб убрала.
Во многих руках тот венок побывал,
И каждый с него по листку отрывал.

Тащили два клоуна гроб его жалкий,
Над всеми он плыл, как в большом катафалке,
Когда же могильщик его закопал,
Никто не смеялся, никто не рыдал.