В день памяти дорогой мамочки Екатерины Хисметовой-Никитиной
Наш народ не станет злобным, диким.
В наших людях сила ведь святая,
Пусть Союз и нищий, но Великий
Жить не сможет, голову склоняя.
(Эпиграф)
Уж нет тебя двенадцать лет.
С каждым годом горестнее дата,
С той поры, когда покинул свет
Человек-солдат из медсанбата.
Сколько провела, дружок, ночей
У постелей раненных смертельно,
Сколько гноя соскребла и вшей
Ты с белья и простыней постельных.
О высокой жизни идеал,
Так бояться что-то здесь не сделать.
Как мальчишка раненный стонал
В страшном бое истребляя нелюдь,
Он терял не только сапоги,
Ноги отрывало по колени.
Врач его ты душу сбереги -
Скальпеля и милосердья гений.
Он винил себя, за всё винил:
Что безруких столько в девятнадцать.
Он бы многим головы пришил,
Если бы не столько операций...
А с хирургом рядом медсестра.
Та, что не спала ни днём, ни ночью.
Страшная была тогда пора...
Жаль, что это время опорочат.
Стыдно, что забудут годы их,
Сложно передать их все заботы.
Мы уже не видим средь живых
Тех, кто в медпостах спасали роты.
И красивый облик молодой
Девушек в косынках очень белых,
Стал уже размытый, неживой.
Мастерство забыто рук умелых.
Сколько перестирано бинтов,
Сколько сделано ночных уколов!
И боец, лишь став чуть-чуть здоров,
Был готов в бою сражаться снова
За Союз великий и большой,
За отца, деревню и мамашу,
И за профиль девушки чужой,
Что кормила утром с ложки кашей.
Что мензуркой мерила бульон
И с голодным взглядом глаз бессонных
Гнала мысль о пище с сердца вон
Среди ран и запахов зловонных.
Не любила мама вспоминать
Об утратах страшных и потерях.
Как ей трудно было собирать
Мёртвых ночью с временных постелей.
Очень тяжелы были тела,
И горька сердечная утрата.
Столько сил вложила... Не смогла
Чуть продвинуть жизни его дату.
Морги переполнены в ночи,
Но в палатах нет уж тоже места.
Кто-то стонет, кто-то уж кричит
Имя своей девушки-невесты.
Как забыть зловещий тот кошмар?
Как забыть тела мужчин из ада?
О как страшен смерти новый шквал!
Столько писем написать ведь надо!..
О война, смешение времён,
О война, потеря всех потерей.
Как страшна ты для людских племён,
Выпускавших вновь из клетки зверя.
О танкист, сгоревший как свеча!
Ты в сметане белый и безликий*,
Лижет кошка тело, чуть урча**.
Средь картошки*** выступают лики,
Лики, обожённые в боях,
От крахмала**** в розовости жуткой.
Нет Россия не потерпит крах,
Верил мир в любую из минуток.
Наши гены помнят те бои,
Полные бесстрашия, отваги,
И госпиталя, что рядом шли,
Где бинтов кровавых всюду стяги.
Наши внуки чувствуют душой
То единство, что разбить пытались.
Пусть погиб Союз сейчас большой,
Но народы прежними остались...
Сложно потребительство внедрить
В тех, чьи деды крошкою делились
Из подкорки и бинты не смыть,
Они бабкам нашим годы снились...
Их нам никогда не позабыть...
19.05.2011 г.
* обгоревших до костей солдат, смазывали сметаной, и кошки её постоянно слизывали и лечили больных целебной слюной.
** чуть урча - этих кошек ни чем не кормили и держали в стерильных клетках.
*** Средь картошки - менее страшные ожоги покрывали протёртой картошкой.
**** от крахмала в розовости жуткой - картошка на ранах лежала только до того момента пока была розового цвета. Буреющую картошку снимали и тут же рану покрывали новой свежей протёртой картошкой.
Ведь славяне рабство прокляня,
Совершили переход
Наш народ не станет