Знает любой на нашей улице,
И спорить даже пытаться не надо:
Убившая Пушкина шахидка-устрица -
Агент ЦРУ, КГБ и Моссада...
После победной кампании 1814 года я долгое время жил в Париже, открыв там сеть ресторанов быстрого питания "Русское бистро", поэтому сам не был свидетелем описываемых событий, но мне о них подробно рассказывала дальняя родственница по отцовской линии Анна Петровна Керн, женщина весьма здравомыслящая и достойная, несмотря ни на что, всяческого уважения и доверия. Её рассказ я и хочу довести до читателей, опустив лишь некоторые несущественные подробности.
"В 1837 году в Санкт-Петербурге в свете произошла скандальная история между сыном голландского посланника барона Геккерена и довольно известным в обеих столицах поэтом Пушкиным. О причинах скандала говорили разное, тем не менее, состоялась дуэль на пистолетах, на которой Пушкин был серьёзно ранен, а Жоржик Дантес убит – пуля Пушкина попала ему в лоб. Что, впрочем, и не удивительно: Александер был большим шалуном и стрелял, по свидетельствам многих мужчин, преизрядно.
Несколько месяцев Пушкин лечился, а по выздоровлении вызван был в Зимний Дворец, где Государь Император изволил гневаться и повелел отправляться в ссылку в псковскую деревушку, наказав, однако, взять с собой поболе листов чистой бумаги и перьев для писания. Но жене поэта дозволено было остаться при дворе.
В ссылке Пушкин пробыл год с небольшим. За это время жена успела родить ему пятого ребёнка и забрюхатеть вновь. А князь Вяземский, заезжавший к ссыльному приятелю, рассказывал о странном деле: девки дворовые почему-то в то время взялись рожать мелких смуглых и курчавых младенцев, и было их то ли семь, то ли восемь. Князь объяснял это влиянием ауры таланта.
А в начале генваря уже 1839 года, аккурат в вечер под Рождество, в деревенском доме зазвонил телефон, и строгий голос, спросив Пушкина, велел тому обождать и не класть трубку: с ним будет говорить Его Величество Государь Император.
"Ну, что, брат Пушкин, как дела? Слышал я, что здоров ты уже совсем, и даже более чем, однако, творениями новыми нас не балуешь. Это нехорошо. И роман свой стихотворный не дописал, и про Емельку Пугачёва изыскания забросил, а ведь обещал роль тёзки своего, фельдмаршала Суворова, возвысить. Ай-яй-яй тебе! Ладно, кто старое помянет… Значит, слушай. Мы тут с графом Алексан Христофорычем подумали, и я решил: хватить тебе там, в деревне, дурака валять да боки отлёживать с… ну, неважно. Возвращайся в столицу, дел полно, и на тебя хватит. Да и жена твоя, красавица, соскучилась уж, поди. Так что вели закладывать лошадей и – в дорогу. Жду!"
По приезде в Санкт-Петербург явился Пушкин в Зимний и произошёл у него разговор с царём. Его Величество был очень серьёзен.
"Вот что, Пушкин, слушай сюда. Дело государственной важности. Гений наш поэтический и академик Жуковский Василь Андреич стареть стал. И шепелявит, и шамкает, и забывает всё. А намедни матушке перед сном поэму свою читал, так на полслове и уснул. А ведь воспитатель наследника трона, это тебе не хухры-мухры! Хоть ты, как поэт, конечно, послабже будешь, но решили мы доверить тебе воспитание молодого поколения. Грамоте будешь учить, писать по-русски, по-французски ты тоже боек, истории, стихосложению. Только без этого… без барковщины, смотри! А в арифметике ты не силён, поэтому мы другого учителя нашли, Лобачевский его фамилия. Но ты за ним приглядывай, весь спрос будет с тебя. Пойдёт дело хорошо – глядишь, и ты академиком станешь. Ну, давай, брат Пушкин, дерзай! И вот что ещё: перед детьми блюди себя, с фрейлинами-то не очень. Постарайся уж…"
И начал Пушкин дерзать. Повысили его в чине до камергера, и жалованья прибавили. Не сильно, но всё же приятно. И что интересно: стало получаться у него! Видать, правда талант. Ребятишки (а вышло так, что вскоре, глядя на успехи наследника, и другие члены царствующей семьи и родственники их стали пропихивать своих отпрысков к Пушкину) воспитателя своего любили, хотя он, по пылкости натуры, мог и подзатыльник дать, и по заднице (мальчикам, разумеется, девочек он и пальцем не трогал, разве что приобнимал, утешая, когда те плакали почему либо).
Когда число ребятишек перевалило за два десятка, Пушкину ещё жалованья прибавили, и штат помощников выделили. Пушкин звал это всё Детским садом, а себя – садовником. По прошествии лет пяти, как и было обещано, Государь переговорил с кем надо, и Пушкина избрали Членом Академии (придворные дамы почему-то хихикали по этому поводу). Опять прибавка жалованья, и почёту более. Многие старые друзья Пушкину завидовать даже стали. А что завидовать – талант, даже, можно сказать, гений.
А ещё через несколько лет, когда уже пушкинские воспитанники начали поступать в Царскосельский Лицей, и сам Лицей сделали по императорскому указу филиалом Детского сада. Да и название это прижилось и почти узаконилось.
Пушкин обязательно ездил в Лицей на экзамены поболеть за своих воспитанников, и те, надо признать, его не подводили. Очень Пушкин любил, когда выпускники читали стихи, посвящённые ему. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, зажмурившись и покачивая вверх-вниз носком ботинка. Ну, что же, слаб человек…
Когда Пушкину перевалило за шестьдесят, он заметно раздался, погрузнел, стал седым. Но седина ему удивительно шла, придавая его, надо признать, уродливому лицу благородство. Стихов он больше не писал совсем, и прозы тоже, объясняя это тем, что напряжённо работает над неким капитальным научно-историческим трудом, призванным совершить переворот и в литературе, и в общественном сознании России. Но труда этого никому не показывал. Враждовал Пушкин с Лермонтовым, хотя и частенько встречались они за столом, выпивали крепко и люто спорили по любому поводу. Частенько их споры выплёскивались на страницы газет и журналов, но широкую публику они не очень волновали. Видимо, публика не могла понять всей глубины мыслей двух гениев.
У Пушкина было уже девять детей, жена померла, рожая десятого. Дети все выросли, были устроены, и судьба их не сильно волновала гения. Ему хватало Детского сада.
А умер Пушкин в возрасте 71 года, подавившись устрицей в Карлсбаде, куда поехал лечиться на воды. А ведь новый Государь Император отговаривал его от поездки! Черновиков труда его выдающегося отчего-то не нашлось нигде.
На место Пушкина прочили графа Лёвушку Толстого, но что-то не срослось там..."