Уж близок миг самораспада, осталось меньше, чем чуть-чуть -
я, Муза, Вас спросить хочу: зачем? - кому всё это надо?
Кому в комфорт футурозоя, из горемычного "сейчас"
Вы шлете эту горстку фраз, намытую моей слезою?
Кому Вы, грустный слог мой правя, взимаете такую дань,
опалам слез рифмуя грань, тесня печали в сталь оправы?
Мадам под траурной вуалью, - зачем Вам надо «как болит»,
иль этот скорби монолит - тоска, застывшая в кристалле?
Зачем нужны Вам эти шрамы, всегда щемящие внутри
под сплин ноябрьской зари, что шлифовали до утра мы?
И как настойчив выбор цели, - ведь Ваш визит всегда спешит
в час одиночества души, на стон валторны иль свирели.
Лишь выльет вечер грусть-чернила в багрово-пепельный закат,
Вам удается отыскать склеп, где любовь я схоронила,
и всласть вкусив души недужной бесстыдно-чувственный стриптиз,
- без кружев и муара риз - в ней анемию обнаружить.
Когда осяду легкой пылью на листья собственных стихов,
кто различит во тьме веков тень силуэтов этих былей?
Кто ужаснется древней болью, из стона высекшей строку,
когда я мирно потеку в летейских волнах горькой солью?
Не знаю смысл, не верю в Лиру, но всё, чем мается душа,
свирель из стебля камыша - доносит, жалуется миру,
сама рыдает над собою, устав мириться и просить,
от неспособности простить, от несогласия с судьбою...
Свирель - замедленное эхо обид вчерашнего числа,
где все, что я перенесла – дар Музе плача, на утеху.
Напрасно сон смыкает вежды, пока не кончен ритуал:
гранить очередной опал, усопшей давеча надежды.
Когда прервет последний выдох души хронический мятеж,
каменья тлеющих надежд устелят путь ей в сень Аида.
Но и в Аду, надменный Демон, моей свирелью ранив слух,-
отринет непокорный дух - лелеять грезы в сад Эдема.
И не Эдем, страна иная, где величайшее из прав -
свободный рост безгрешных трав - мой вечный дом, юдоль земная.
Сюда вернется неизбежно, душа, с себя слагая плоть, -
траве дарить свое тепло, всю нерастраченную нежность.
Вновь будет развлекаться Муза тем, что нашепчет в дождь косой,
дрожа опаловой росой - травинка, сникшая от груза...
А вся опаловая россыпь дефисом ляжет между дат,
когда меня отвергнет Ад, и сад эдемский наземь сбросит.
Пусть это называют кармой, иль исковерканной судьбой,
но мы не властны над собой и жизнью, прожитой бездарно.
Я лучшей участи не знаю, чем смерть москита в янтаре,
когда его, вдруг на заре - слеза настигла смоляная.
Как вовремя она успела... И с архаических времен
из "саркофага" смотрит он, в агонии окаменелый.