о... мудрость глупая моя,
всё понимающая сила
проникновенного копья,
горящая неугасимо,
как сердце Данко на земле
упавшим факелом во мгле,
толпой растоптанное в буйстве
и вознесённое на бруствер,
как знамя Жанны на костре…
о... несгибаемость моя,
переходящая в упрямство,
сжигаю ночи воробья
в твоём дневном непостоянстве,
в исчезновении лица –
так растворяется пыльца
в прополисе медовой массы
на чайном столике терассы
под плач упавшего птенца…
о... опрометчивость моя,
влюбляемость, как меч Дамоклов,
нависнешь, слова не тая,
и вырвешься на дивный остров
моей рябиновой тетради,
и, этого момента ради,
я умереть сто раз готов
и девять адовых кругов
преодолеть словесной хляби…
(i)