* * *
Наверх -- по изношенным
ступеням скрипения!
Наверх –
по кошачьей пахучей лестнице
терпеливого пения!
Наверх –
на причердачный, не дачный,
третий этаж!
Наверх -- туда,
где праздник детский наш!..
Вот, напротив друг дружки
две квартиры --
седьмая -- Шировы --
квартира тёти Кати,
веселой улыбки
в цветущем платье,
и квартира восемь –
дверь к моей бабушке...
Просим!
Заходите в мир высоких
кружевных перин --
это я приглашаю себя –
заходи, господин!
Заходи, голь перекатная
улицы Лачплеша!
Заходи, носа не вешай!..
Бабушка, расскажи:
а во время войны
тебе было страшно в этом
деревянном царстве жить?
Солнечные платья –
когда стреляют –
на "Зингере" шить?..
Бабушка, а через улицу
православная церковка,
как это немцы
её не сожгли?..
Ведь кровавые ветры
по земле мели!
Ты говоришь –
евреев по этой улице
в гетто вели,
люди
не рады были «гостям»,
страх бродил
по костям, жуткий,
безумный страх...
Иссохших слёз прах,
прах ужаса
в кошмарных снах.
Бабушка, бабушка Катя,
ты говоришь, на "Казачке"
стояли наши "катюши" –
это,
когда уже бежали немцы
ёи звучала песня
"Расцветали яблони и груши"...
Я слышу, как скрипят ступени,
как бабушка уходит вниз...
Лучи солнца
пробиваются сквозь щели,
бабушкиного солнца лучи,
и запах свечи,
и того последнего лета
приметы всё тают и тают
клочками далёкой
детской сказки,
последней
бабушкиной ласки...
Тает мой босоногий сон...