Послушай-ка.
Однажды вечером
молился брат в забытой церкви.
Чуть позади, где свечи меркли
средь полутьмы икон поблекших,
почуял он дыханье вечности.
И взгляду робкому и осторожному
из места этих воздыханий
в нездешних отблесках мерцаний,
в отсвете горнего сиянья
явился облик невозможный.
Да, то был он, небесный ангел,
ни для кого он здесь явился.
Молился он как все. Слезами
особой скорби оросился
чудесный лик. Стекали капли
на пол дощатый. По благодати
монах увидел в отдельной капле,
как на экране, но только ярче,
простую женщину-крестьянку.
И смотрит в даль, тоскует мати.
Твой сын ушел, он не воротится.
Война проклятая заглотит заживо.
Сынок родной, его взлелеяла,
когда отца прибили важные
в кожанках комиссары ротные.
Брат, посмотри, слезинка новая:
впряглася в плуг и тянет матушка.
Землица родная, вся обожженная
не родит хлебушек, и даже травушка
не делит с ней судьбу суровую.
А внука-деточку ей заповедовал
сынок отчаянный, с врагом он борется.
И мать последнее внучонку жертвует,
питая деточку, а ночь-бессоница
о сыне матери печаль поведает.
А враг жесток, не унимается.
И хату сжег и взял скотинушку.
Плетется мать, куда глаза глядят,
а на руках своя кровинушка.
С мальцом одна она скитается.
Проходят дни, победа близится,
уснул сынок на веки вечные
в стране неласковой, в неведомой.
И плачет в церкви мать пред свечкою,
и смотрит сын на нее из ризницы.
Взрастила новые поколения,
за веру понесла гонения.
Но никому теперь не нужная,
она без старческого иждивения,
в отбросах все ее кормление.
Но время ангелу растаять в вихре,
а брат глядя в слезу последнюю,
спросил его: Кто эта женщина,
о, ангел мой, кто эта бедная?
Христова Матерь —
произнес он тихо.