Голубая чаша неба висела над городом, как бы стекая грязными краями на четыре горизонта. Светило с завидным упорством лезло во все щели естественных и рукотворных жилищ, и принуждало всякую тварь проявлять свою природную сущность.
Принудило оно и Маркуса разлепить, наконец, неподатливые веки, которые у него чугунными плитами давили на зрительные анализаторы, и никогда не давали забыть, что он спит.
Маркус был мистиком, и изучал всё достойное и не очень из этой области. Любил углубиться в себя, и затеряться там на неопределённое время.
Своей совестливой приживалке Прутковой часто предлагал при этом попытаться отыскать его любознательную сущность, и вывести на свет божий. И когда это случалось, то он упрекал её скорбным голосом
- Это не честно голубчик, не по правилам как-то. Уж больно блудила ты. -
На что та, передёргивая острыми плечиками, шептала ему
- За то надёжно, родной... –
С утра мистик долго лежал, осознавая своё присутствие в мире, потом часто дышал, соединяясь с ритмом вселенной, и изрекая
- Ну, наконец-то! – грозно вставал на ноги, тряско ощупывая своё квёлое, аскетическое тело.
Маркус словно досадовал всегда при этом, как будто бы заснув вчера в мягкой постели собственной квартиры, сегодня пробудился на каменистой почве Гоби. Только нас бы наверняка от такой фантазии хватил удар, а его нет, так как он всегда ожидал от себя нечто подобное. И хотя разочарование миром преследовало его неумолимо, Маркус не отчаивался, предпочитая свято верить во второй закон теософии.
Работал он кое-как корректором в местной газетёнке, тайно мечтая возродить союз «Вольных каменщиков», но натыкался на непонимание, и нарастающую угрозу увольнения.
После трудовой повинности наступало его время, если не досаждала приживалка, что, надо отметить, случалось довольно часто. Спонтанно прорывавшееся либидо не оставляло ему никакой возможности избавиться от Прутковой, и тогда он пытался образумить её мистически.
Пруткова же на то сетовала, что она всего лишь слабая женщина, и он слишком многое хочет от неё.
Маркус огорчался, ища проникновение в её душу и тело через эзотерическую эротику. Пруткова радовалась несказанно, а мистик утешался на время.
Когда же он был один, то становился гипербореем. Его неутомимый дух, словно лермонтовский демон, парил над городом, и проникался всесилием. Тонкие губы его вздрагивали, да кривились презрением. Всемогущим делался мистик, и всех миловал, и поражался милосердию своему.
Приходя в себя, почитывал магию, практиковал маленько, задумчиво смотрел на луну или солнце, дивясь отдельности их хода от себя, и своей не причастности к этому, а когда наступал срок, вытягивался на своём человеческом ложе тренировать выход астрального тела.
И выходил, бродил где-то до возвращения в своё бренное тело, дабы разлепив вежды влачить земную сущность до осуществления предначертанного себе.
Как-то в одно земное утро обнаружено было пустое тело мистика, без присутствия в нём Маркуса…
1985 год