Вот он, старый трамплин.
Нет, он не просто старый. Он, какой-то, очень древний.
Проржавевшее страшное тёмно-рыжее железо, сгнившие доски деревянного настила разбросаны вокруг, на лестнице, ведущей к стартовой площадке, нет ни одной целой ступени – как будто, кто-то взял гигантский острый нож и разрезал их все, сверху донизу, ровно посередине. Видимо, это стоило некоторых усилий, потому что, половинки ступеней уныло свисали, или были согнуты вниз, так, что лезть по ним наверх было просто невозможно. В темноте трамплин, или, скорее, его скелет, потому что, назвать это пугающее сооружение красивым словом «трамплин», язык не поворачивался, возвышался прямо над нами, подошедшими к его основанию. Я осмотрел разрезанные ступени, мокрые, то ли, от дождя, то ли, от росы, попинал их ногой, потому что, прикасаться к ним было противно. Ступени оказались достаточно крепкие, ржавчина успела только коснуться их.
Кэтрин с нескрываемым удивлением разглядывала железное чудовище, уперев, по-хозяйски, руки в боки, и водя головой то вверх, то вниз, то вправо, то влево. Прикидывала шансы на успех, наверное.
Наконец, она закончила свой анализ и произнесла, впрочем, не переставая смотреть на трамплин:
- Ну, вот, собственно… Конечно, риск есть. Но, ты знаешь, я думаю, ничего с тобой не случится. Кроссовки у тебя специальные, нескользящие. А у меня есть мазь, надо намазать ей подошвы… Она обеспечивает отличное сцепление. Так, что… Хотя, тебе решать.
Я посмотрел на неё, она продолжала напряжённо вглядываться куда-то вверх, в район стартовой площадки.
«Ну, правильно, - подумал я, - не ты же полезешь…»
- Слушай, - я повернулся к ней, и она тоже, наконец, оторвала глаза от чудища и очень странно покосилась на меня, - а на фига нам всё это надо?!
Эта простая мысль словно озарила мой разум.
- Ну, как… Тут сложно ответить однозначно… Надо, во-первых, это тебе. Ты сам меня сюда притащил. А, зачем тебе это надо… Это ты сможешь понять, только, когда залезешь… - она подняла голову и посмотрела на площадку, - залезешь туда.
В её голосе не было ни малейшего раздражения или негодования, хотя, я бы, лично, возмутился – сам привёл, сам спрашивает… Не знает, чего хочет. Была, только, спокойная рассудительность и уверенность.
«По-моему, она что-то поняла…», - пронеслось в голове.
- Да, не бойся ты, - вдруг рассмеялась Кэт, - ничего с тобой не случится!
Это было последнее, что я слышал.
Я не помню, как зашнуровывал покрепче кроссовки, не помню, как намазывал их специальной липкой мазью, надевал перчатки…
Я очнулся где-то посередине лестницы.
Такой странный провал можно было объяснить только одним – после её ободряющего смеха я понял, что лезть придётся, и, отрешившись от всего, стал сосредотачиваться на предстоящем деле. И, за своей сосредоточенностью, не заметил начала восхождения.
Всё шло отлично.
Я карабкался сбоку лестницы, осторожно ставя ноги у основания перекладин, где они шли ещё параллельно земле. Перекладины были крепкие, но, я взвешивал каждое движение, аккуратно цепляясь за них руками, помня о том, что если ноги соскользнут, что вероятнее, всегда можно уповать на руки. Поэтому, сначала надо хорошенечко вцепиться, проверить, не шатается ли, а потом уже, поднимать ногу на ступень выше. Вцепиться – проверить – ещё выше… Дело шло, в общем.
Я не успел и опомниться, как оказался на стартовой площадке, очень маленькой, выстланной деревянными досками, ещё крепкими, в отличие от их сестёр, составлявших, когда-то, гору разгона, которые все, почти, уже сгнили и валялись на земле.
Площадка оказалась безо всяких ограждений.
Я не стал разгадывать ребусы про доски – почему здесь целые, а там – нет, и приступил к созерцанию собственного состояния, потому что, вокруг созерцать было нечего. Хотя, я и стоял на приличной высоте, ничего, толком, не видел. Не видел Кэтрин внизу, не видел местность вокруг – лишь силуэты, очертания, намёки…
И тут-то мне и стало по-настоящему страшно.
Не знаю, то ли, моя сосредоточенность меня покинула, то ли, потеряв в полутьме всякие ориентиры, мне показалось, будто я подвешен в бездне на этой малюсенькой площадке, но меня охватил катастрофический ужас.
Я быстро лёг на доски, лицом вниз, и закрыл глаза.
«Боже… - вдруг, я вспомнил очевидное, - я же боюсь высоты… И что теперь?.. Теперь, главное – не смотреть вниз… Не смотреть вниз…»
И мне тут же, до дрожи, хотя, меня и так колотило, от холода и ужаса, захотелось посмотреть вниз, на Кэт.
Я, преодолевая неимоверными усилиями воли свой страх, подполз к краю площадки.
«Нет, не могу…», - я опять закрыл глаза.
Но что-то, гораздо сильнее меня, заставило подтянуться на руках к самому краю и распахнуть глаза, как двери в метро.
Внизу, убийственно далеко, была земля. Стало светлее, и я отчётливо видел мокрую траву. Кэт куда-то делась, кругом никого не было, я так долго и пристально смотрел на недосягаемую теперь землю, что у меня закружилась голова. Странно, но сейчас это чувство было каким-то приятным. Я лежал на площадке, смотрел вниз, постепенно привыкая к своим новым ощущениям, и тупо смотрел на землю. Мне не хотелось туда, мне хотелось так и лежать, и смотреть… Это было совершенно новое чувство – невероятного счастливого ужаса победы… то ли, над собой, то ли, над этим чёртовым трамплином… не знаю.
Я лежал, успокаивался, мысль о Кэт, как и сама она, куда-то исчезла.
Наконец, я почувствовал в себе силы и медленно встал.
Всё было видно теперь, как на ладони.
Дома вокруг, привычный, в общем, пейзаж, такой же скучный сверху, как и внизу. Далёкие дали за рекой, в предутренней сизой дымке… Всё, как и всегда, здесь – обыденно, серо, вяло и совсем неинтересно. Смотреть было не на что. Я стоял один, на вершине, неизвестно, зачем сюда залезший, неизвестно кто, неизвестно откуда…
Но, я был.
Я спокойно смотрел на холмы, на реку, скрытую туманом, спокойно поправлял перчатки, спокойно следил за собой.
- Ну и что? – мой голос зазвучал в этой серой тишине слегка диковато, но я не испугался. Страх закончился.
- Вот, я залез. Очень глупо. Очень смело. Очень – не очень. Всё слова, опять слова… И что я должен тут понять? Что, вот она, жизнь – нелепые предлагаемые обстоятельства, такие, как вскарабкивание на этот чёртов трамплин, которые ты должен преодолеть, переломать себя, пройти через них… А для чего? Для чего?! Просто потому, что так надо? Кому надо?! Мне?! Зачем… Чтобы, доказать себе и другим, что я не трус? Я это и раньше знал. Чтобы увидеть, как прекрасен мир сверху? Мир не прекрасен, ни сверху, ни снизу, если на душе у тебя сидит большая скользкая холодная лягушка. А как прогнать её – ты, всё равно, не знаешь. Разве что…
Вот и ответ.
Сигануть сейчас отсюда.
Боже, как всё просто!
Мы карабкаемся, преодолеваем уйму препятствий, думаем, что окажемся наверху чего-то, такого… Старого ржавого заброшенного трамплина, летом, к тому же, и конечно, без лыж… Как смешно. Вот он – маразм этой жизни. Ну вот, ты залез. А дальше-то, что? Что?! Прыгнуть вниз, то есть – умереть, вот что. И это ждёт каждого. Рано или поздно. И никого даже нет вокруг. Сучка Кэт куда-то провалилась. Один пришёл, один и уйду. Как смешно, Бог мой, как Ты меня повеселил на прощание… Они лезут всю жизнь куда-то, ставят какие-то цели, карьерный рост, личное счастье, мерзавцы-дети… День за днём, не щадя себя и других… Лезут на вершину, откуда свалятся прямиком в собственную могилу, и всё, что от них останется – чёрточка между двумя датами… Ха-ха-ха. Да, не зря я сюда забрался… Не зря.
Я вдруг очень устал, то ли, от всего пережитого, то ли, от этих мыслей… Ноги подкосились, и я шлёпнулся на площадку.
- Да, всё это я и раньше знал. Стоило лезть сюда… Всё равно – нет никаких ответов. Есть их миражи, и есть те, кто в эти миражи верит. Этим людям не позавидуешь. Потому что, когда мираж растает, исчезнет без следа, они окажутся в такой пустоте… Не пересказать. И есть те, кто знает, что ответов – нет, и те живут проще простого. По заранее изготовленным клише и шаблонам. По дедовским заветам. Так выходит, что вторые умнее первых?..
Да нет. Ничего тут не выходит, как ни крути. Просто, Кто-То играет в Большую Игру, а мы… Мы такие крохотные песчинки, которые пересыпаются, туда, сюда… Как в песочных часах. И существует только иллюзия того, что ты освободился от чего-то. Но как, как можно выскользнуть из этой огромной стеклянной колбы?.. Никак. Нельзя полететь, потому что, нет крыльев. Нельзя стать святым, потому что, в мире очень много грязи, и обязательно запачкаешь свои белые одежды…
Или, ответы есть? Но, они так глубоко запрятаны в каждом из нас, что редко кому удаётся до них докопаться. И, когда он, озарённый, начинает рассказывать о них другим – его дружно принимают за сумасшедшего. И, их можно понять. Потому что, это его ответы. Для него. Не для всех. Они, даже, на его языке. И другие их не поймут. У других остаётся только одно – спросить себя, и получить, или не получить, свою, личную правду. Хотя… Многие правды и ответы, если они настоящие, а невыдуманные и ненавязанные – часть чего-то одного, единого, общего, целого… Так что, узнав свои ответы, становишься ближе не столько к себе… А, к тому, тому самому…
Ведь, каждая песчинка в часах знает, глубоко внутри себя, что она – песчинка, и она – в непроницаемой стеклянной колбе. Но, если она расскажет об этом другим песчинкам… Не избежать неприятностей.
Ну, хорошо.
И, как же быть? С чем жить?
Я посмотрел на сгнившую гору разгона, по которой, когда-то, проносились лыжники, чтобы, хоть на несколько секунд, ощутить это блаженное состояние – состояние полёта… На несколько коротких секунд…
И вниз. На грешную, блин, землю.
Вот и сказочке конец.
Я встал и подошёл к краю площадки.
Ну что же…
На несколько секунд.
На несколько коротеньких, смешных, земных секундочек.
И это не будет иллюзией.