просыпается город: льется серым, густым и влажным, как из разбитого;
остывает на мокром асфальте словно острая сыпь.
все не говорится о важном, невзирая на степень в тебе открытого -
будто ты доволен
и нем,
и сыт.
будто ты заснул с чьей-то ладонью на горло положенной,
а проснуться не хочешь: вязко и тяжело.
будто все, что маялось у тебя под сливочной кожей -
сыро, пресно и нежило.
вроде появился в жизни ты долгожданнейшим,
ко всему прикипал, во все веровал - хорошо!
а теперь сидишь, от сиротства оглохший давешне:
слабый
грубый
кусок холщовый
совсем большой.
чувствуется и разрывается каждый шов.
каждая клетка твоя запекшаяся, мой пряничный.
самое главное: не понимаешь, как себя такого-то приспособить, заесть, умыть?
к кому тянуть руки, чтобы, как правило, не солгать, не скривиться: "мы"?
какой от этой свободы у неба просить тюрьмы?
город протек по дуге на искусственные, обласканные зонты
высох, похорошел, распустил кусты
и оставил тебя, наконец, в покое
до следующей пробной смерти,
похмельной пятницы,
убийственной пустоты.
13 июня 2011