…И пляшет траурная рамка,
как на бегу грудная клетка,
и катит на ребре монетка,
на золотом крыльце - считалка.
Двенадцатое июня, воскресенье.
Я приехала с кладбища, день был солнечный, последний жаркий день перед обещанным похолоданием. На платформе в Парголове было людно – Троица. Женщина в годах, пьяненькая, раздетая до черного бюстгальтера, плакала и материлась. Ее одели кое-как родственники или знакомые, но в электричку она не села – из окна я видела, как она упала на платформе, да так и осталась лежать там, плача. Троица, парголовский праздник…
Могилки моих родных в полном порядке. На бабушкиной, в низинке, растет земляника, над тетиной – она на солнечной поляне соснового леса – плывет сладкий аромат белой сирени. Хорошо!
Я вернулась домой в тихом прекрасном настроении.
Поздним вечером начала меняться погода. Ревел ветер, выбирая направление. Из-за стены или сверху, через потолок, или через открытое еще окно до моего измученного за день слуха донеслась нота «ре». Тембр был техническим – какой-то зуммер сработал. «Ре» звучало полторы секунды, через полминуты зазвучало снова, и опять перерыв с тем же интервалом, а после пятого повтора слушать и ждать в тишине, когда звук раздастся опять, стало настоящей пыткой. Пи-и-и…………….. пи-и-и…………….. пи-и-и…………….. пи-и-и – каждые полминуты, нескончаемо. Нескончаемо и ничем не объяснимо, вот что самое жуткое. Если б существовало хоть какое-то объяснение, пусть в виде шаткой гипотезы (сигнал стиральной машины?), я бы вытерпела. Но таких коротких и с такими долгими паузами сигналов не бывает. Мучительное состояние: вот сейчас, сейчас, скорее, он опять….. «пи-и-и»…. и скоро, совсем скоро, снова, да скорее же! – «Пи-и-и»….
Я дотянулась до пианино (пианино стоит у постели), открыла крышку, нащупала «ре», дождалась очередного убийственного "пи-и-и", нажала клавишу… Живой звук покрыл механический, его затухающего дрожания хватило на пятнадцать секунд томительной паузы. Стало полегче. Через десять минут палец поймал ритм и уже сам нажимал клавишу в нужный момент. Я заиграла красивое птичье тремоло, вбивая его красоту в слух, как вбивают в землю какой-нибудь столб или сваю, или еще что-нибудь. Когда палец совсем изнемог, я отпрянула от клавиатуры и прислушалась. Зуммера не было больше, и только чистое фортепианное «ре» колотилось в ушах, как пойманная птица.
Засыпала я с улыбкой победы на губах
Утром я проснулась с мыслью о Боре. Почему вдруг о Боре? А-а-а, Боря сейчас позвонит, как обычно. Боря телепат – он сначала посылает свой образ, а потом только набирает номер. Крышка пианино все еще была открыта. Я громко захлопнула ее, разок нажав вчерашнее «ре». Ночной ураган стих, пришла прохлада…
- Привет, - сказал Боря.
- Привет, телепат, - сказала я, но Боря не хохотнул и голос его был как-то пугающе ласков.
- Ты еще не знаешь? – спросил он.
За две секунды своего вскрика: «Что случилось?» я успела перебрать десяток имен. Я умею очень быстро думать. Но Леши Д. в этом списке быть не могло. Леша ведь человек вне списков. Я о нем вспоминаю всегда в последнюю очередь…
- Вчера умер Леша, - сказал Боря.
Леша был лучшим Бориным другом. Они работали в смену в одной котельной. Последнее время Леша то и дело подводил Борю, не приходя на смену. Он часто ломал ноги. Ходил с палочкой, которая ему так шла. Совсем почти не имел тела – ну чуть потолще палки. Я не помню, когда видела его в последний раз. Он умер на руках родителей, сказал Боря. Я страшно обрадовалась этому. Леша был так плох в последнее время, что запросто мог умереть на улице.
Кажется, этой зимой… Зимой Леша позвонил мне из Стрельны похвастаться, что его пьесу «Прощание с Клитемнестрой» (превосходная, уморительно смешная и убийственно печальная вещь) поставили в маленьком русском театрике в Хельсинки. Ух, как обрадовалась я за Лешу, услышав в трубке его вечно молодой, обволакивающе обаятельный голос. У Леши оперный бархатный баритон. Был. Когда мы с ним напивались в компании, мы начинали петь дуэтом старые советские песни, пытаясь перекричать друг друга. Надоели всем до смерти. Никогда не скажу о Леше Д.: «…..», а скажу вот так: «спелся». Леша спелся весь, без остатка, до чистого р е. «Д» = «D» = «ре» в немецкой системе записи нот.
Леша был похож на братца Гензеля из сказки «Гретель и Гензель». Длинными волосами, юношеской улыбкой и даже голосом, который, со своей проницающей слух бархатистостью, всегда казался старше хозяина. И профилем – таким вогнутым внутрь лица, как бывает вогнут внутрь себя серп растущей луны.
В совсем последние годы Леша писал и писал свои «Маргиналии» - записки на электронных манжетах. Вся жизнь его, наверное, перемешанная в датах, как воздух меняющего направление ветра, проходила перед его глазами. Леша был поэтом и гениальным, как все поэты, прозаиком. Вот самая простая из «маргиналий»:
«…В метро столкнулся – хотя вернее будет сказать: разминулся, – мы ехали разными эскалаторами – с Гришей Сухановым, с которым параллельно когда-то учились: он – на ист.-, а я на филфаке. Теперь, так же параллельно, работаем газооператорами в разных котельных… Последний раз до этого мы столкнулись с ним в «Академкниге», где и приобрели оба по книжке Соколова-Ремизова, – при этом Гриша сказал: «Ты будешь читать – и я буду читать. А потом как-нибудь поговорим о том, что читали».
Мы разминулись: он спускался на своем эскалаторе вниз, я поднимался наверх. При этом, в руках обоих была та самая книжка. Я окликнул его, он откликнулся: «Ну, как книга?» – «Хороша!..» – крикнул я. Вот и весь обмен мнениями, который позволили нам параллельные, но разнонаправленные эскалаторы.
Подобная встреча могла бы стать украшением биографий каких-нибудь средневековых китайских сюцаев (студентов)».
Вот одна из самых сложных:
ДЕГРАДАНС
Давно не пишется ничего – а я, дурень, и рад. Деградирую… Второй уже раз употребляет этот глагол (в применении ко мне) моя драгоценная супруга (притом – отнюдь, не в смысле моих писаний). «N также находит, что ты…» Де… гра… ди… Однажды приснился Сталин. Будто, пришли к нему телевизионщики с камерами, а он их заставил, держа камеры на головах, прыгать вокруг стола, распевая при этом: «Ма-ма-разм, мара-разм, мара-мама-разм…» Сам хлопал в ладоши и подпевал. Было весело.
Де… гра… Русское соответствие этому глаголу (помимо разжалования, понижения в чине и степенях) – «опускаться». Нечто подобное я уже слышал – давным-давно! – от Ю. Г. (см. маргиналию от 1976-го, но слышал я это от него еще раньше, когда нам было по 18; тогда он отметил во мне «начало некого разложения». Юрий Голубец, поэт, переводчик с древнегреческого и латыни). Доктор Живаго, сказано, «заметно опустился»… Вот – интересно: а король Лир, с точек зрения Гонерильи, Реганы и свит (включая лакеев) – заметно ли опустился?.. О!.. Еще как… Но – не с точки зрения Шекспира.
Если я, аж с 18-ти, опускаюсь да опускаюсь, то – какие ж глубины я собой этак меряю?.. Разве что, гераклитовские: тот сказал о душе, что она – в какую сторону в ней не ткнись – не отыщешь конца: «столь глубока ее основа»… Допустим.
С королем Лиром я взял недостижимо высокий пример. Добро: будем проще. Подъем и спуск. «Мечтою ловить уходящие тени» возможно всё же не выше верхней площадки той башни, которую сам, хотя бы той же мечтой, по-бальмонтовски, возвёл. Дальше?.. Дальше предстоит, естественно, спуск. Конечно, неплохо бы переждать на той самой верхней площадке ночь, – тогда поутру, спускаясь, можно еще очень даже многое мечтой словить. Хватит об этом. Перемены в ландшафте – это перемены в себе. А также наоборот. Деграданс-съ?..
Кое-что, но не все, можно найти в Инете.
Я нашла немногое:
http://www.zinziver.ru/7-8(1-2)2007/davidenkov.php
А вот моя любимая «марги» :
ГАМЛЕТ. ИСТОРИЯ ПЕРЕЖИТОГО. ГОТОВНОСТЬ
«Человек что-то испытал, теперь он ищет историю того, что он испытал» (Макс Фриш, «Назову себя Гантенбайн»). – Может быть, в этом корень пресловутой гамлетовской нерешительности: месть за отца – с последующим вступлением на трон – не была б историей пережитого?..
Шекспир, и сам явно ищущий историю своей души в своих пьесах (отсюда – внятно присутствующее в них лирическое начало), пишет трагедию, герой которой также ищет свою. Оба – в одном и том же сюжете, заимствованном у Самсона Грамматика, у которого все завершалось кровавым хэппи-эндом.
Нашли или нет?.. Пожалуй, налицо лишь готовность, найдя – принять («Главное – всегда быть наготове», – ср. в «Короле Лире»: «Но надо лишь всегда быть наготове», – Эдгар); может быть, в этом – ощущение векторов воли рока и воли своей, – чувство слиянности, болезненное чувство отрыва?..»
Когда приходит весть о смерти человека, в первые несколько суток, пока ты не привыкла еще к мысли, что никогда больше не увидишь этого человека, он заполняет тебя всю изнутри: ты вспоминаешь – последовательно, одновременно и спонтанно – все встречи, все речи, обращенные к тебе, все взгляды и движения. Ты словно становишься сама на короткое время этим человеком. Мне кажется, что если я сейчас заговорю ( я молчу с самого утра, чтобы не плакать) – то услышу свой собственный бархатный баритон. Я читаю «Маргиналии». Там весь Д. – научившийся работать на компьютере, наслаждающийся клавишным набором, как музыкант, дорвавшийся до послушного ему инструмента, удивляющийся себе, вечно удивляющийся себе и своему везению – жить.
Я опять подхожу к пианино, поднимаю крышку и извлекаю чистое, дрожащее, скачущее, дробящее немую тишину, все покрывшее – РЕ.
Корни выползли
из горних
В край —
простых, каких-то!.. —
смертных…
Значит, скоро (плач из горла!..)
Правь билет, и — по билету…
Скажем, вот: сбегает дама.
Ни прощанья, ни привета…
Мне не шибко это в драму:
Капулетти ль… Карамбалетта…
Или (вот!..): слетают смыслы.
Мне ж — червонец бы помятый!..
По рублю, хотя б… Ах, — выстрел?..
Я ожидал то… не ожидал — так.
Мне ж бы — чуть!.. Хоть на полу я!
Сон — заведомо, из вещих!
Я всё позже растолкую, —
Ведь не любовь же?.. Оно и легче…
Дай впустить кораблик в сон мой,
Пусть побродит до рассвета…
Пусть утонет… Ты ж ведь — омут? —
Бабье лето, бабье лето…
* * *
Словно на зов трубы,
В лес. Собирать грибы?..
Вздор! То был зов судьбы,
Взор ее, вздох: «Ты был»…
Лес перекроет воздух,
И — ни вздоха в ответ.
Знакомая горихвостка —
Издали! — шлет привет.
Что ж… Ей пора в Египет
На зиму. Ты же весь —
Здесь. Этим лесом выпит,
Сам обратишься в лес.
Будто бы!.. Горихвостка,
Вернувшаяся к весне,
Не опознает: поздно.
Решит: «Прошлогодний снег».
И он тотчас же растает,
Хотя — поручусь! — не весь:
Ты ж никогда не в стае,
Пусть даже стая — лес.
И – что же: вновь по грибы?..
Вновь: это род борьбы
С осипшим горлом судьбы
За право шепнуть: «Я был…»
Алексей Давыденков
1952 – вчера
веб-ссылка (работает только копированием в адресную строку через буфер):
биографическая справка,
Пьеса "Прощание с Клитемнестрой",
Повесть "Сильвер, или Черная метка"
Стихи "Стансы к Луне" - выбрать из: