На старых книгах постарела пыль.
Из глуби дотлевающего тома,
Из паутинных призрачных стропил
Сгустились очертания фантома.
Сел по хозяйски в кресло у стола
И стал с давно заученным презреньем
Косить глаза и говорить слова,
Что жизнь стремится к саморазрушенью,
Что смысла нет всё начинать с нуля,
Что вёсны – лишь преддверья зим безбрежных,
И что смешно доверие к рулям
И жалостно барахтанье в надеждах.
Снять с мира плоть и обнажить скелет
Пытается мой гость традиционный.
А в окна ломится бедовый свет,
От новенького снега отражённый.
На всех балконах – снежные холмы.
Там на верёвках, от мороза белых,
Звонят о воскресении зимы
Колокола рубах обледенелых.
А на снегу расстелены ковры.
Щетинятся, как звери, мёрзлым мехом.
Я мимо. Сзади людные дворы,
Потом ручей, чернеющий под снегом,
И лес. Попробуй-ка с лыжни свернуть –
С весёлым ужасом в снегу потонешь.
Мне лапкой в беленькой перчатке путь
Показывает ёлочный детёныш.
Как чётко этот снег, припорошив,
Удвоил очертания растений.
И солнце шлёт лучи из-за вершин,
И в колее двойной синеют тени
Домой. Озябла. Хочется тепла.
Усталость тело сладостно качает.
И сесть в пустое кресло у стола,
И руки греть о чашку с крепким чаем.
И ждать с доверьем близких перемен,
И знать, что в долгих зимах вёсны зреют.
А за окном застенчиво темнеет
Январский кроткий день.
1985 г.