"Без отпевания зарыт,
В могилу кол с фанеркой вбит,
А на фанерке — номерок".
Иеромонах Роман
«Ничто не забыто, никто не забыт…»
А здесь?..
Словно кошки, собаки.
Пройдёшь мимо холмиков — сердце знобит.
«Никто не забыт…»
Всё враки!
Никто не помянет, никто не найдёт,
Никто никогда не вспомнит.
Лишь дождь над безвестной могилой всплакнёт
Да Земля, принимая, застонет.
С чьей лёгкой руки они названы —
«Бомж»?
Ярлык кем приклеен?
Правительством?
«Без определенного жительства»…
Что ж,
Теперь он нашёл «место жительства».
Теперь —хоть теперь! —
Чтоб законно лежал! —
Поставьте печать с пропиской.
Два метра квадратных —
Его пьедестал
Во глуби Земли российской.
Когда-то ведь мать носила его
Под сердцем комочком тяжёлым.
Потом жизнь сломила, сломала его,
В своих жерновах смолола.
Когда-то и он с улыбкой ходил,
Российскую грязь ногами
Он тоже месил, он кого-то любил,
Средь нас, люди, жил он, с нами!
О, как человек с травинкою схож!
На ту наступил — вредительство,
А здесь?..
Да в квартире и кухонный нож
Имеет свое место жительства.
А тут — человек.
Невидимка!
Нигде
Не значится в книгах-реестрах.
Он выброшен за борт!
В бесславной судьбе
Без вести пропавшая песня.
Увидим — плюемся.
Плевок — словно стон.
Претит его грязь?
Вечный голод?
Но он ведь не сразу пошёл под уклон,
Когда-то и он мчался в гору!
Жизнь многим — и часто! —
Ломает хребет.
Отмеченных ею — немало.
Но кто-то —
О дно оттолкнувшись! — на свет,
А кто-то… Увы! Засосало.
Способен — не каждый! —
Повторно! — на свет,
В бою том — неравные силы,
И если твой слабый трещит вдруг хребет,
В финале — безвестность могилы.
Клубком покатиться, бесспорно, легко,
Коль стержень твой слаб и тонок,
Но только клубок тот — увы! — далеко
Катится — лишь со склона!
…Был в фонд Пенсионный частенько вхож —
Глаза — голубее неба! —
Красавец Валера, районный наш «бомж»,
С порога кричал: «Дайте хлеба!..
Я дней восемнадцать (!) уже не ем!..»
В куртке плюшевой...
Рвань!
А боты!..
«Пенсию дайте, иль щас я — всем!..»
Ну, как вам моя работа?
Однажды, я помню, к нему как-то раз
В коридоре подсела, спросила:
«Ну, что, всё воюешь?
Что в этот раз?
Эх, горе ты наше, милый.
Лицо ведь — икона,
Глаза — неба синь…»
Смотрит он ошалевшим взглядом.
«Как свалился ты в пропасть, в траву-полынь,
Напоившую пьяным ядом?
Посмотри на себя.
Ведь красавец-мужик!
За одни лишь глаза — полцарства…»
Жаль, не видели вы тот момент его лик.
Будто вмиг протрезвел от пьянства.
Ошарашен словами он был.
Сражен!
Дрожь в руках.
Вдруг ...достал отраву —
Боже милостивый!
Отхлебнул… «Нитхинол» —
И промолвил тихо:
«Вы правы.
А ведь я — не дурак, я не пьяницей был.
У меня диплом… инженера» (!!!)
Усмехнулся.
И где его прежний пыл?
«В школе тоже я был примером…»
«А потом?»
«А потом… —
Взглядом сверлит окно —
Я служил на подводной лодке,
Ну, а там…
Там частенько давали вино.
Радиация. Кол ей в глотку!
Постепенно к вину пристрастился я,
А вернулся — матери нету.
Умерла... А моя родная сестра
Меня выгнала. Вот я по свету
И мотаюсь…»
В глазах его боль и грусть.
«Где живёшь?»
«Широка планета.
По подвалам — зимой, ну, а летом — куст
Каждый пустит, матрацем — газета…»
Замолчал, взгляд потупил, зубовный скрип.
Видно, крепко струну задела!
«Не могу!
Я пошёл…» —
И вдруг… детский всхлип.
«Да!..
Теперь я дошёл… до предела».
Он поднялся,
Опять пригубил «Нитхинол»,
Хлопнул дверью.
В окошко вижу:
В рваных ботах, сутулясь, по лужам пошёл,
По весенней холодной жиже.
…Вскоре к нам прилетела бесславная весть,
Что убили его.
В подвале.
Собутыльники.
Чья-то пьяная месть.
А могло ль по-другому?
Едва ли.
Всё!
«Finita».
Пополнился бомжевский ряд.
Кол осиновый — не надгробье.
А мне помнится тот водопадный взгляд
Глаз Валеркиных исподлобья.
...Ну, а, может, и верно:
«Никто не забыт?»
Ведь сейчас, как «бомжа» увижу,
Я того, кто безвестным в могиле лежит,
Постоянно пред взором вижу.
Продолжение темы:
http://www.stihi.ru/2012/03/01/5741
Иллюстрация из Интернета.