14 июня 2009 г.
10. 10. – 21. 00.
Порой, история одного человека - как история целой страны.
Особенно это касается людей, переживших грозные годы Великой
Отечественной войны. Благодаря их ратному и трудовому подвигу
мы сейчас живём на этом свете.
У Раисы Кирилловны Степаненко я прожил на квартире, как учитель,
10 лет. За эти 10 лет она стала для меня совсем родной бабушкой.
С 17 лет, во время войны она стала рыбачить, возглавив
целое звено. О ней написано в книге "История Ленинского комсомола".
Всю жизнь она честно работала, и тихонько ушла 2 года назад.
Светлой памяти Р. К. Степаненко посвящаю...
1.
Я иду по заросшей тропинке,
И ищу человечье жильё.
И в избушке, помазанной глинкой,
Нахожу непременно её:
Открывает мне двери избушки,
Покосившейся набок, к реке,
Почерневшая с горя старушка,
С топором в своей правой руке.
«Ты почто в мои двери колотишь?
Супостат? Аль нормальный мужик?
В гости ходють по дням, а не ночью.
Аль по-русски ты жить не привык?»
Из под чёрной косынке седые
Пряди вьются по речкам морщин.
А глаза – до сих пор молодые,
Смотрят так, будто я – её сын.
Пожелтевший передник в горошек
Обвивает старушечий стан.
«Я не ворог, бабуль, я хороший.
Я в дороге немного устал».
Посмотрела старушка с упрёком,
И сказала, что Бог подсказал:
«Видно, тащишься ты издалёка.
Вон, как путь-то тебя измотал.
Заходи, коль старуху не кончишь,
Коли негде тебе ночевать…
Ох, и тяжко одной было нонче…
Легче будет вдвоём куковать».
В дом зашли. Там светилась лампада.
Покрестились мы с бабкой вдвоём.
«Ну, милочек, чего тебе надо?
И куда мы по свету идём?»
Хитрый взгляд, одарённый от Бога,
Так пронзил, что мурашки пошли...
Замер я и затих у порогах,
Не стараясь и шага пройти.
Дом простой – пятистенка худая,
Печка русская слева стоит,
Стол под скатертью и дорогая
В образочках лампадка горит.
Стол дубовый, под льном белоснежным,
Запылённые рушники.
И герань на окошечке нежно
Распустила на радость цветки.
Там в углу – чугунок почерневший,
И ухват, кочерга – как солдат.
Пахнет хлебом, квашнёй переспевшей.
И теплом. Как я этому рад!
И нахлынуло дрожью из детства:
Запах ладана и молока…
Запах хлеба, как будто наследство,
Что давно унесли облака.
Печка тёплая манит забраться,
И уснуть, завернувшись в тулуп.
То ли плакать мне, то ли смеяться,
Как дитё стал я: немощен, глуп.
Бабка мечет на стол сковородку,
Где картошка на сале шкворчит,
Полбутылки потрёпанной водки,
Неприглядный имеющей вид,
Молоко в остывающей крынке
И стаканы в вечерний потреб,
Огурцы в заплетенной корзине,
И старинным ножом режет хлеб.
«Ну, на ужин садись, сероглазый,
Не стесняйся – меня не объешь.
И, давай, потихоньку рассказывай….
Да, ты, ешь, потихонечку ешь!
Расскажи, каким ветром попутным
В этот край, вдруг, тебя занесло?
Может ты нехороший, распутный?
Может, в сердце чернуха и зло?
Может, бабке пускать и не стоило
В дом к старухе тебя ночевать?
А отправить к коровушке в стойло,
Да на сено тебя почивать?»
2.
…Закатилась заря златоглазая,
Словно блин на тарелку упал.
Я жевал, тихо думал про разное,
И старушке не отвечал
Я картошку прихватывал ложеньой,
Да её запивал молоком.
Думал я о судьбе и дороженьке,
И о том, что придётся потом.
А старушка сидела напротив,
Подперев кулачком свой висок…
И казалось мне, думала: «Вот он,
Ненаглядный, пропавший сынок…»
И в глазах, посветлевших от горя,
Видел я, что тоскует она,
Так, живёт, не печалясь, не споря,
На деревне старушка одна.
Пальцы скрючены, вены раздулись,
Почернело старухи лицо.
А была то она: «Фу ты, ну ты!»,
Женихи осаждали крыльцо.
А теперь от деревни осталось
Три двора, да разобранный хлев,
Население разбежалось,
Кто что мог, прихвативши успев.
И осталась старушка в деревне
Лишь одна, на версту – тишина.
На земле нашей сытной и древней
Так осталась старушка одна.
Ах, нимало в России великой
Наших бабушек, ждущих с тоской,
Перед Божьим, засаленным ликом,
Умывающихся слезой…
3.
…Налила в себе в кружку старуха,
Горькой водки, глотнула за раз.
Так махнула, что треснуло в ухе,
Начала потихоньку рассказ.
Я молчал, за язык не тянувши,
Ел картошку и пил молоко…
Только начал бабулечку слушать,
Стало так мне на сердце легко…
«Родилась я не здесь, ты послушай,
Выше там, да по Волге реке,
Голод был. Было нечего кушать.
Собрались мы сюда налегке.
Добрались, обустроились скоро,
И давай же рыбёшку ловить.
Стали есть – позабыли про горе,
Ведь по-божьему надобно жить!
Я немножечко в школе училась
Класс четвёртый смогла одолеть.
А потом, вдруг, пророчество сбылось:
Время наше пришло попотеть.
В сорок первом германцы напали
На Россию железной ордой.
Мы сначала и не понимали,
Что столкнёмся с такою бедой.
Мне четырнадцать было, наверно,
Когда рыбу ловить я пошла.
Сколько ж надо здоровья и нервов
Против этого чёрного зла?
Всю войну половила я рыбу,
Даже орден имею теперь».
Тут старушка зашевелилась,
Шифоньера откинула дверь,
И достала пиджак потёртый,
Да поточенный молью теперь.
Я увидел: законный орден
Средь медалей блестящих есть.
«Про меня даже в книжке писано,
Что про Ленинский комсомол…
А подушка руками вышита…
Всем понравилось… Это…Мол…»
Я смотрел безотрывно, радостно,
В эти сумрачные глаза,
Пребывая в тепле и сладости,
Будто в детство пришёл назад…
4.
…«Ты, сынок, не стесняйся, кушай ты,
Сала больше себе цепляй.
Не устал меня, старую слушать ты?
Не стесняйся. Давай! Давай!»
Так погладила по головушке,
Аж прошибло до самых ног…
«Ешь, мальчишечка. Ешь, соловушка…
Где ж сейчас мой родной сынок?
Помоложе была, попроворнее,
В магазине работала долго,
Не крала, не хитрила, но Волгою
Я сыночку свому помогла.
А теперь я одна обитаюся,
Не набрав для себя ничего…
В огороде, как прежде стараюся,
Для него, для него одного.
Только он не звонит и не пишет,
И не хочет меня навещать…
Может, был избалованным слишком,
Что забыл свою старую мать?...
Где искать его, он уж не маленький,
Две семь поменял, паразит!
И два сына растут. Эх, удаленьки!
Но ко мне, почему ж не идут?!»…
Тут раскисла старушка, расплакалась,
Утираясь платком головным:
«Щас бы хоть на машине, на тракторе,
Побежала б к родименьким, к ним!»
5.
Вышли с ней посидеть на крылечко,
Покормить комаров вечерком,
Подышать холодочком от речки,
И подумать о грустном, своём.
«Ты б остался, крылечко поправил,
Да и крыша местами течёт,
Разговорами б позабавил,
Да помог поливать огород».
И опять замолчала старушка,
Свой платочек, в руках теребя.
Бились в стёкла холодные мушки…
Я задумался про себя,
А она продолжала тихонько,
Будто, словом обидеть боясь:
«Эх, родимая да сторонка…
Ты и горе, и радость и сласть…
Вот была помоложе, и силы
Свои некуда было девать.
Ну а скоро, зимою, похоже,
Соберусь я, сынок, помирать…
Ты не смейся, меня не обманешь,
Чует сердце, что срок мой пришёл.
Ты до смерти меня не оставишь?
Только б ты никуда не ушёл».
Хоть звала и манила дорога,
Неизвестность звала и звала.
Я решил не идти от порога
И остаться в тепле у стола.
Мы вдвоём потихоньку возились,
Быт крестьянский деля пополам,
Где ругались, где снова мирились,
И не прятались по углам.
И горела лампада, горела,
Одиночества тьму разогнав,
Вот, картошка на грядках поспела,
Тут и «белые мухи» стремглав,
С посеревшего неба однажды
Полетели, и холод пришёл.
Для себя я и трижды и дважды,
Убедил: хорошо не ушёл.
Мы у печки белёной, без света,
Допоздна разговоры вели.
Так легко вспоминали мы лето,
Как с землёю бороться смогли…
6.
…Незаметно в трудах пролетели
Девять лет. Даже трудно понять,
Как прожить это время сумели,
Как смогли мы друг друга понять.
Как могли похудевшие руки
Успевать и варить, и стирать,
И с травою бороться от скуки,
И в работе меня подгонять.
«Ах, зачем со старухой остался?» –
Я частенько крутил в голове, -
«Может, просто тогда растерялся,
Может, это угодно судьбе?»
Я обвыкся, привык не болтаться
По великой российской земле.
Слава Богу, что здесь я остался,
Не пропав на просторах во мгле.
…На широкую ногу не жили,
Ели то, что Господь подавал,
Копошились мы, печку топили,
На рыбалке частенько бывал.
Так размеренно, скромно и тихо,
Дружно жили, подставив плечо,
Отгоняя приблудное лихо…
Что же надобно в жизни ещё?...
7.
Но, однажды, я стал замечать,
Что старушка сильней постарела,
Тёплый свет стал в глазах потухать,
Реже стала старушка смеяться,
Меньше стала она говорить,
Чаще молча тихонько сидела,
Меньше стала за дело журить,
И седела, седела, седела…
А потом она вовсе слегла,
Есть не стала, и пить не хотела.
И холодная, жуткая мгла
В дом вползла… В нашу душу и тело.
…День за днём догорала она,
Словно свечка, пред чистой иконой,
Похудела, бела как стена,
Стала бабушка. Боли и стоны
От меня так старалась скрывать,
Зарываясь поглубже в подушку.
Стала чаще к себе подзывать
И шептала тихонько на ушко:
«Пусть и было тебе невдомёк,
Но за эти прошедшие годы,
Стал ты мне как родимый сынок.
Пережили мы беды, невзгоды,
Всё сумели с тобой пережить,
Полопатили, покопали,
Да чего там, теперь говорить:
Жили дружно и горя не знали.
Скоро час мой, сыночек, придёт,
Помоги мне с тобой задержаться.
Умирать не хочу, но зовёт
Смерть меня. И пора собираться».
И, обняв похудевшей рукой,
Стала гладить меня по макушке,
И сидеть так просила с собой,
И шептала, шептала на ушко…
8.
…Вот ноябрьскую слякоть сменил
Белоснежный декабрьский саван.
Я из ложки бабулю поил,
Ароматным настоем на травах.
Перепутались ночи и дни,
Небо серое низко нависло.
Мы один на один. Мы одни
Между жизнью и смертью зависли.
…В этот вечер уснула она,
Я уснул, сидя в кресле у печки.
И во сне догорела она,
Словно тонкая жёлтая свечка.
Прикоснувшись к холодным рукам,
Понял я, что старушка ушла
По дорогам другим, по путям,
И покой наконец-то нашла…
…Гулко мёрзлые комья земли
Простучали по гробу надсадно…
«…Как прожить мы с тобою смогли
Девять лет? Жили складно да ладно».
Я остался один, словно пень,
На сгоревшем лесном буреломе.
Долго видел старушкину тень
На старинном зеркальном изломе…
9.
…Вспоминаю её и молюсь,
За её незабвенную душу.
Я теперь умирать не боюсь,
Смерть придёт, я ни капли не струшу.
Если так умирал человек,
Переживший войну и невзгоды,
Проживу без печали свой век
По веленью и силе природы.
…Сколько же вот таких матерей
Умирает в великой России,
Позаброшенных, без детей,
Вспоминая ушедшего сына.
Умирают тихонько, в тоске,
По ночам потихоньку вздыхая,
Приближаясь к последней доске,
Каждый день, в одиночестве тая…
Умирает опора Руси,
Те, кто жизнь подарил поколеньям,
Ты прощенья у них попроси,
Как пред Богом, упав на колени.
Подари им покой и любовь,
Поцелуй их иссохшие руки,
Тем бабулькам, что дарят нам кров,
И избавь их от горя и муки.
И сумей до конца проводить,
Передать её душу на небо…
Ведь сумела тебя накормить
Молоком и картошечкой с хлебом…