12. 10. 1988.
8 месяцев назад наши войска были выведены из Афганистана.
Слава Богу, многие вернулись живыми к своим матерям.
«ДВЕ СТОРОНЫ ОДНОЙ МЕДАЛИ»
(Маленькая поэма о воинах-интернационалистах)
Моим лучшим друзьям детства
Ваколя Василию и Александру
Можаеву, которые вернулись
живыми из ада афганской войны.
Эта тема донельзя избита
И стихом, и гитарной струной,
Но она не должна быть забыта,
Рановато ей на покой.
Говорю об Афганистане,
Да простит мне читатель мой,
За попытку вот так, стихами,
Провести свой душевный бой.
Пусть усмотрите повторенье
Этой темы в стихах моих.
Нет на сердце успокоенья.
Только боль вырывает стих.
Я хочу рассказать не только
О героях афганских войн,
Но о том, что взрывает болью,
Прогоняя спокойный сон.
И о двух сторонах медали,
Что солдат получает там.
Может вы от Афгана устали?
А прислушайтесь к этим словам.
И поверьте, что правильный вывод
Будет сделан из этих стихов…
В феврале завершается вывод
Из жестоких, кровавых боёв…
А пока продолжают гибнуть
На афганской земле друзья.
И сумеет к гробам привыкнуть
Не одна ещё наша семья.
13300 – наша память.
13300 горьких слёз.
Спокойным эта цифра не оставит,
Заставит выйти из житейских грёз.
Нельзя нам забывать о цифре этой:
13300 матерей
В стране надолго трауром одеты,
Нам не простят погибших сыновей.
Нам не простят ни вдовы, ни сироты
(Как страшно это 40 лет спустя),
Ребят, что прикрывали сердцем роты,
Спасая от жестокого огня.
Потерю эту просто не измерить,
Нельзя о ней без боли говорить.
Они хотели знать, любить и верить,
И, просто, в этом мирном мире жить.
Но только белоствольные берёзы
Ласкают ныне памятники их.
А мамы их повыплакали слёзы
И помнят их. Навечно молодых.
Один остался против сотни целой.
Прикрыл ребят израненных отход.
И целый час по бородатым целям
Стрелял разгорячённый пулемёт.
Рванул снаряд. Глаза залило кровью,
Разжались руки, загребая пыль.
Туман кровавый, начинённый болью,
Последний раз сознанье озарил.
Очнулся парень утром в Пешаваре,
Израненный, избитый. Но, живой!
«Приветствуем тебя у нас! Товарищ!» -
Сказал душман с курчавой бородой.
Затем часы. От пытки до допроса.
В вонючем подземелье среди крыс.
И снова кровь из сломанного носа,
И снова в воду. Головою вниз.
Потом звезда, железом раскалённым,
Упала на истерзанную грудь…
Последний раз мелькнули – сад зелёный
И чистый, рядом с домом, пруд.
В Ленинграде. На кровати. У окна.
Парень молодой без глаз и рук.
Рядом, на скамеечке – она,
Долгожданный и любимый друг.
Снова в жилы, вновь – чужая кровь.
А от жизни и до смерти – шаг.
А она всё верит, что любовь
Разведёт его предсмертный мрак.
Снова шепчет чей-то голос злой,
Снова шепчет ей исподтишка:
«Ну, зачем тебе полуживой?
Ох, хлебнёшь с ним, девка, горюшка!»
Но она, сжимая в горле стон,
Снова ночью у его окна.
Ведь любимый и желанный он.
А она ему – навек жена.
Он пришёл, сияя золотом медали,
Новеньким, нетусклым орденком.
«Стало быть, в Афганистане дали.
Лично награждён был комполком».
«Приходите к нам. Сегодня вечер.
Расскажите, что и где? Когда?»
Он идёт, расправив гордо плечи,
Он герой. И парень хоть куда.
Он кричит, как будто в миг атаки,
И руками машет, как в бою.
Вдруг, поднялся парень в белой майке:
«Назови-ка, братец, часть твою.
Что-то мне знакомо это место.
Сам я был недавно в тех краях».
Встал «герой», как вкопанный. Ни с места.
А в глазах – недоуменье, страх.
Оказалось, парень орден этот
И медаль у старика купил.
Стал героем на базаре где-то.
Что же. Он неплохо «пошутил».
Меж камней петляет жёлтый джип,
Оставляя длинный пыльный след.
БТР за ним. Душман, держись!
Будет тебе пуля на обед!
Вдруг, огонь из глинобитных стен…
Отходи, ребята! Здесь засада!
Отходи! Иначе смерть и плен!
Рвёт металл визжание снаряда…
БТР-ы, как костры горят.
По канаве! К кладбищу отход!
Нет уже шестнадцати ребят.
Вызывайте срочно вертолёт!
Режут пули голубую высь,
Снова рвётся вражеский снаряд.
Вот, над ними вертолёт завис…
Всё! Уходим! Нет пути назад!
Наугад запущен был снаряд,
Насмерть вертолёт он покалечил.
Были живы. Шесть секунд назад.
А теперь в обломках – только пепел…
Скромный обелиск. Среди других.
Только дата – девятнадцать лет.
Был недавно он среди живых,
А теперь мальчишки больше нет.
Сколько может слёзы проливать
Мать над этой каменной плитой?
И не верить. И, как будто ждать,
Что, вот-вот вернётся он. Живой!
А наутро – снова нет цветов,
Битое стекло, и чей-то след…
Неужели, он нажил врагов
За свои, за девятнадцать лет?
Неужели есть сердца у них?
(Трудно даже их людьми назвать).
Если б так – с могилами родных…
Кто же дал им право осквернять?
Безутешно, снова плачет мать.
А на сердце – рана от стекла.
Как же ей, скажите, не рыдать?
Ведь их мать, подонков, родила.
Снова на Саланг глубокий рейд.
Вертолёты в небо поднялись…
Снова сотни наших сыновей
В этот бой войною призвались.
Тихий ход. Впритирку. Между скал.
Над чужой, ненашенской землёй,
Чтоб по банде дать ракетный залп,
Выиграв и этот трудный бой.
Но, в бою подбили вертолёт –
Слышен только радиоэфир:
«Тридцать первый! Прекратить полёт!»
«Мы его посадим, командир!»
«Тридцать первый! Бросить вертолёт!
Братцы! Парашюты за спиной!»
Но в эфире слышен пулемёт:
Наши парни продолжают бой.
«Хорошо! Спокойно, командир!
Мы садимся на краю реки!»
Через миг нам слышится в эфир
Крик ребят: «Прощайте, мужики!!!»
Снова захлопнулись белые двери
Перед парнишкой на костылях.
Можно ли жить, в добродетели веря,
На искуроченных миной ногах?
Снова твердили ему: «Не готовы
Ваши протезы. Ещё подожди!
Мы через месяц-другой приготовим.
И позовём. Ну а ты – приходи!»
Парень, сжимаясь от боли, шагает
К серым дверям, костылями скрипя.
«Нет, друг! Колясок у нас не бывает!
Сам понимаешь – система не та».
Парень стоит у коричневой двери.
Но и она для него заперта.
«Ты потерпи. Мы ведь тоже терпели.
Видишь, твоя инвалидность – не та.
Пенсию больше назначить не можем:
Я не ломал тебе ноги. Ты сам.
Ты приходи-ка, дружочек, попозже.
Может, придёт указание нам…»
Бой идёт уже не первый час.
Пули превращают камни в пыль.
И всё меньше остаётся нас,
И всё меньше остаётся сил.
А душманы лезут напролом –
Чувствуют, что скоро нас возьмут.
Только мы так просто не умрём,
Сотни их останутся вот тут!
От стрельбы раздуло пушки ствол,
И в казенник не идёт снаряд.
Звон в ушах, и под лопаткой боль…
Погибает штурмовой отряд…
Сколько же их там, среди камней?
Вся земля пылает вокруг нас.
«Эй, братва! Держитесь веселей!
Мы сейчас устроим им намаз!»
Щёлкнул к автомату острый штык,
На макушку – голубой берет…
И – в атаку! И, в последний миг
Жизни нашей в пламени ракет…
Поезд мчится по родной стране.
Вот они – родные тополя!
Вот оно – лицо в родном окне!
Дорогая, русская земля!
Четверо в прокуренном купе
Пьют вино и громко говорят.
И, от алкоголя отупев,
Вот уже вторую ночь не спят.
Проводница вежливо: «Друзья!
Вы бы, это, прекратили мат!
Вас опять предупреждаю я:
Рядом с вами тоже люди спят».
К ней в тельняшке парень подошёл,
И сказал: «Послушай, мать. Уйди!
Я ведь, мать, Афганистан прошёл.
То ли ещё будет впереди…»
Проводница: «Ты, давай – потише,
А не то – беды не миновать».
А в ответ (уж, лучше бы не слышать):
«Да иди ты! Стерва! Твою мать!»
И она, заплакав, отвернулась,
Вспомнив сына, что погиб давно.
А вино в купе том расплеснулось,
Превратившись в плесень и говно.
Наш солдат беседует с афганцем:
«Слушай, друг, отслужишь. А потом?
Дома будут встреча, шум и танцы.
Скоро станешь мужем и отцом».
А ответ… Он просто ошарашил,
С толку сбил на несколько минут:
«Отслужу. Потом пойду к душманам –
Вдруг сказал афганец пареньку –
Не хочу, чтоб деда, папу маму
Предали арабскому клинку».
«Это что ж. Потом стрелять ты будешь
И в меня? И в Лёху? И в других?
Неужели это всё забудешь,
И врагом ты станешь для своих?»
«Что мне делать? Это неизбежно!
А иначе – мне, семье – всем сметь!»
Вот таки нравы зарубежные.
Вот такая жизни круговерть.
Спасибо тем, кто взял гитару в руки,
Кто в песни вплёл афганские слова,
Кто влил в стихи потери, раны, муки,
И чья седая, в двадцать, голова.
Спасибо им, нам рассказавшим честно,
Что было там – за огненной чертой.
Спасибо им за фронтовые песни,
Горячие, шальные, словно бой.
Мы будем петь их под гитару, дружно,
Собравшись, на поляне, у костра.
Такие песни петь нам очень нужно,
И этим песням быть – всегда пора.
Пускай опять я в чём-то повторился.
Не мне судить. Не мне себя ругать.
Но я хочу, чтоб подвиг не забылся,
Всех наших, ставших памятью, ребят.
Они хотят простой любви и счастья,
А не хвалебных, пламенных речей.
Ведь в их сердцах – не только номер части
Остался с тех кровавых, жутких дней…