Я показал себе язык.
Я не Эйнштейн, я просто Вова.
Но слушай, как же это клёво:
Кривляться, искажая лик,
Иль воплощая... Что, не ново?
И бургомистру всё равно,
И девушке, положим, странной,
Бревно, не будь оживлено,
Своею мукой деревянной –
Что есть, что нет. И в этот час
Теку я в пористость успений
Всего вокруг. А Карабас
Орёт: украли центры масс!
А я, верблюда вдохновенней,
Всего лишённого, шагну –
Не чтоб увидеть, чтобы встретить,
И в изумлении икну:
Язык. И не на треть, на четверть,
А весь. Сейчас и здесь.
Я, как и ты, не смог
Сказать себе: не лезь.
БордО. Фигня. Без резвости и прыти,
На фартучке пятно. А любите ли выпить
Тоски вчерашней завтрашний посев?
И, прелестью момента оборзев,
Всё возвращаться в тихую лагуну,
Могилой ставшую тарзанину и гунну.
Разбей бокал, разлей же до конца
Лукавое тепло надменного винца,
В тебя вкопавшего бурдюк для откровений
Самодовольства и душевной лени.
Я пью до дна отсутствие себя
Во всём, чего не знаю, но любя,
Стыжусь увидеть твой недопросвет,
Не страшно. Даже «тот» - он тоже свет.
Холил волю, верил в бремя
Мер душевого огня,
Хохотал, как тот Еремя,
Лося приняв за коня,
Только лось упёрся рогом
В крыл культяпки на спине,
Я ж у роз в молчаньи строгом
Встал. И стало грустно мне.
Не хочу хотеть хотенья,
Что хочу – не передать,
Начали терять терпенье
Боги, тыря благодать,
Тут я куст с шипами тронул,
Лаской губ, усладой сл-о!..
Больно. Кровь. Прощай, Верона,
Здравствуй, Царское Село.