Какое безумие в поле,
гуляет где ветер седой,
метель и пурга, поневоле,
чужой анекдот с бородой
рассказан метелью весёлой
на выпасе звёздных овец.
Хожу с безразличьем по сёлам,
доносится злое: "Подлец!
По адресу..."
Ветхие двери
висят на петельной скобе.
Поют одноликие звери.
Поэт безмятежен в судьбе,
он может такое сварганить,
что кажется гордым, но вдруг
предстанет пред взором изгнанник,
что валится ручка из рук.
И снова слова, будто гвозди
вбиваю в осеннюю муть.
И строят красивые козни
с желанием в суть заглянуть
вопроса на пике зазнайства
в кричащем богатстве листвы –
осеннем витке краснобайства
залитые золотом швы
опять зеленеют на водах,
упавшие листья с ветвей.
Я их узнаю в антиподах,
которые стали новей,
чем старые стебли крапивы.
Полынная горечь мертва.
О как же поляны красивы!
А их покрывает листва
со звоном осенней тревоги
с молочным туманом реки,
где пишутся лету прологи
с обилием нежной тоски
по ранним восходам и поздним
закатам на склоне в цвету
неяркие хрупкие звёзды
в паденье свою красоту
нам дарят в минуты мечтаний
фантазии яркий букет
горит однословьем метаний
в печально суровый запрет
неведенья ярких надрывов
с неверием в раннюю грусть
я падаю снова с обрыва...
Но всё-таки я не боюсь
казаться смешным от безделья
в осенней, как грусть, тишине,
где мало от века веселья.
Где много ветвей на сосне,
обрубленных ветром строптивым
под шорохи спящих полян,
летают, звеня паутины,
где ветер недавно гулял
на пару со скрипом деревьев
и с охами игл на ветру.
Я шёл по былому неверью
со словом осенним в зарю.