Осенняя грязь омерзенья
ложится печалью в тетрадь
моим золотым невезеньем
(стихи обуяли опять).
По строкам весёлой ватагой
слоняются образы, грязь
скрывает не святость бумаги,
а тихую памяти вязь.
И всё, начиная сначала,
мне хочется высказать то,
о чём повсеместно скучала
осенняя грусть, но зато
смеялось, богатство листая,
красивая память листвы.
Срываясь с деревьев, летая,
как волос с моей головы
в прозрачности сереньких буден
с нелёгкостью злых паутин
сплетённых ханыгой приблудным
со срезанных в поле картин,
навеянных горькой удачей –
прослыть одиноким во мгле
веков, где безумие плачет,
как бабочка миг на игле,
распятая временем мести
в коллекции редких имён
с замахом нежёваной лести,
в признании: "Больно умён!
Чтоб нас опорочить..."
В закате
осеннего шёлка с листа
читаю опять виновато,
но знаю, что совесть чиста
пред вами, читатель, дотошный,
не знающий в слове преград.
Нельзя всё придумать нарочно
и громко войти в авангард
скандальной поэмой – ответом
на грубость осенних ветров,
сгибающих память Поэта,
срывающих грусть с облаков
безмерного счастья полёта
над собственной тенью туда,
где снова ошибка из лота
досталась, приблизив года,
ушедшие в даль невезенья
со скрипом осенних шагов
по золоту листьев в паденье
с печальных пустых берегов
на воды стеклянного утра
с росистой травой у плетня,
где иней рассыпан, как пудра,
на крупе, дрожащем коня.