БрянчАнинов, сидящий в келлии…
Может быть, во дворе - ёлка,
И книга в его руке,
Тиснёная золотом.
Книги в чёрных обложках,
Содержимые в честИ,
И солнце в окне. Кажется,
Всё так тихо!..
Этот образ был из образов,
Действенная сила души,
Маяк, светящий добростью
На вселюдную ошибочность.
Я так его и носил,
Живя тогда «Бхагавадгитой»
И брошюркой еле заметной
«О стяжании Духа в Руси».
Мне почему-то представился
Не то чтобы весь монастырь,
Но именно его келлия -
Из окна видно ёлки.
Жилищем невозмутимости
Был сей монастырь.
В нём жило зеркало мира -
Незамутнённое, незамаранное.
И Промыслом посланный знакомый,
От весёлой компании скол, -
Он был им по телу родственник,
Но любитель иных доброт, -
Его памятное посещение
И одушевлённая речь -
Он говорил о священном,
И лицо его горело.
О совсем незнаемом мире,
Что в душе, однако же, жил,
Что в Карамзинской, Соловьёвской истории
Эманировался* ёлками.
Что они - на почве Церкви,
Я этого догмами не знал,
Но излучение сияло
И улавливалось верно.
Он говорил о «Карамазовых», -
«Карамазовы» породнили нас, -
Мол, монастырь от села отличается
Только рождением чад.
Он пригласил в храм.
Это было светлое братство -
Мы и «старец» тридцатилетний,
В нём же опыт и авторитет!
Единое впечатление от храма -
Что в нём живёт бесстрастие.
И ещё - что это начало
Того, что никогда не читал.
Это было вопиюще непонятно.
Мне, посвятившему сознательное
На книги и библиотеки, -
Церковно-славянские буквы!
Но что там - мощь загадки,
Что не пустота это неведомое,
Было слишком ясно.
Всё игрушечно, бесстрастно.
Люди гуськом ходят,
Скрестивши руки на груди, -
Привыкшему к поездам, пароходам,
Это было немного дико.
Уходил даже в раздражении,
Но это был голос контраста,
Обида на замкнутое блаженство
Забывшего пропавших нас!
Быть может, это предпринимательство, -
Овцу пропавшую искать, -
Тоже в душевной конституции
Была скелетная штука?
Хотя и не сознаваемая,
Как Косовская луна,
Сотворённая во времена,
Как Страдецкое звание,
Которым я именую
Бывшую мне визию
О жизни совсем иной -
Вокруг Божественной Оси.
Всегда на том месте,
Когда взор в даль улетал,
В душе всплывало и рождалось
Смутное святое чувство.
Я не мог себе дать отчёта,
Из каких оно кирпичей:
Может быть, домик вон тот,
Или в телеге мужичок.
Это была какая-то смесь
Из двух жизненных ступеней -
Отшельнической и семейной,
И страх, что не успею.
После, приняв крещение,
Следы этих вещей
Я находил в Православных книгах,
Но были сухи они.
Тогда началось томление,
Что уж стал ясен идеал,
Но толкования идеала
И воплощения слишком мало.
Так, как Евангельский расслабленный,
Не имея никакого блага,
Только глиняную оболочку,
Лежал я на своём ложе.
И мне было дико взяться
За судорожную веселятину,
Когда во Святом моей души
Был мертвец безошибочный.
Мертвец, хотя и утончённый,
Мне жизнь отравлял.
И я у его гроба остался -
Православие изучать.
2000 г.
Гайдук Ирина "Портрет святителя Игнатия".