Восемнадцать деньков по Италии лишь при взлете
бесконечностью мнились: восьмерка тому виною.
Покидание дома всегда сладкой мысли вроде
о пейзажах, которые станут лучше
с вашим профилем - краски сочнее, гуще.
Но обилие серого... Видимо, я -
в грядущем.
То есть, дома.
И мой ангелок со мною.
Улыбайся, фарфоровый, крылышком вей ретиво -
за тебя, не скупясь, отсчитал я в лавчонке злато -
колоти в колокольчик «о соле, о соле мио...».
Я же выпью стаканчик вечерней граппы
за пурпурный Неаполь (снимаю с тонзуры шляпу),
за чужого, но все же святого Папу,
да торчит ватиканская шишка в лучах заката.
А закончится граппа, уж мы не остудим пламя,
откупорим, мой ангел, каприйскую лимончелу -
пусть снимает с души славянина печали камень -
за Венеции с синим пером золотую рыбку;
за разлитое в охре Флоренции пенье скрипки;
за на донышке сердца мозаику той улыбки
смуглой римлянки...
И за "калигу" в целом.
Я бродил у пурпурных руин в изумрудных парках,
укрывался от ливня под радугой древней арки,
с вкусом меди во рту плыл на лодке до Сен-Микеле,
где "не все исчезает со смертью", на самом деле;
умывался в фонтанах, что так холодны весною,
пил в кофейне вино, иноземным словам внимая,
их незнанием счастлив...
и медленно принимая,
как обрыв бесконечности в римской восьмерке мая,
плеск оваций пилоту.
Ведь мой ангелок со мною.