. . . . . какой-то флейтист,
чужестранец в одежде из шкур,
щербатый сатир с детородным хозяйством Приапа
торчащим, как на' небо вздёрнутый нос корабля,
плывущего в странствия.
девка, блюющая на пол
в прибрежной таверне
текилой и спермой густой
и сгустками жёлчи, слюной и кусочками рыбы.
« - Скажи, Одиссей, - говорит, -
ты вернёшься домой
к своей Пенелопе?»
и парень из Парамарибо,
матросик,
как дверцу, устало ширинку замкнул,
небесную молнию скомкал в кулак и заплакал,
опять потянулся за мутным стаканом,
икнул
и цацки Цирцеи своей под одеждой рассеянно лапал.
и что ему Троя? и что подзабывшийся дом,
и что женихи и закаты на милой Итаке?
и здесь виноградник,
и здесь в полумраке слепом
всё та же тоска и всё так же брехливы собаки.
и, как в Гефсимании – там, через тысячи лет –
со жгучим сиротством шумят вдоль дороги маслины.
когда мы вернёмся домой?
даже о'тсвета нет,
не то что ответа из тусклой небесной пустыни.
матрос наклонился, потёр наболевший висок –
похмелье не шутка.
Приобнял за плечи шалаву
и как бы в раздумье разбухший от страсти сосок
маслиной во рту
перекатывал слева направо.
и что ему здесь, на земельной и водной меже,
в треклятой глуши
сладкозвучные фаллопиевы трубы?
и что нам Гекуба?
мы к ней равнодушны уже.
и что мы Гекубе?
вдвойне безразличны и в кубе.
быть русским, быть странником – эта провинность легка,
как лёгок снежок, потрафляющий в небе Борею.
томленье и грусть -
вот и весь скромный скарб моряка.
не жди нас, ткачиха.
привет свинопасу Эвмею.
плачевный итог предначертан и неотвратим
твоей с женихами
и нашей с судьбой перебранки.
в шумливой харчевне бренчанье кифары и дым
и жадная глотка
моей полуголой вакханки.
смотри – ей ведь тоже
нерадостно семя глотать,
хрипеть и давиться, как в спазмах, подачками жизни.
ты думал, тебе
только тяжко уплыть и скучать
по тёплому женскому мясу,
по жалкой, но гордой отчизне?
куда бы и с кем
наш кораблик судьба ни несла,
к кому б ни влекло
безотрывочно и беспременно,
всё – только репейник, налипший к копытам козла,
всё – только на морде взбесившейся Вечности пена.
казалось бы, вот он – Эдемский развесистый сад,
и все мы ахейцы,
и всё, что не страсть – ахинея.
какая там Сцилла?
сходить бы к забору поссать.
какая Харибда?
Чертаново – наша Эвбея.
и снова флейтист
запиликает в дудку свою,
не просьбу, так жалобу в тёмном углу исторгая,
в ночном переходе, в московском метро, как в раю,
не милости Господа – просто милостыни попрошая,
обыденной жалости.
девка слегка ожила,
почти протрезвела,
а значит про дом и не спросит.
в ночи за таверной
жужжит вековая пчела
Эвксинского понта
и пену на берег выносит