Я помогал им выбраться на свет
И схватки провоцировал у мамы.
Пока она съедала свой послед,
Сушил их лампой. До ночи до самой.
И вздрагивал порой от дремоты,
Как курица, в сарае, на насесте,
А за окном мяукали коты,
Желавшие пройти к своей невесте.
Пушистым мехом черные комки
Втыкались в руки на знакомый запах,
Слепы, глухи и жалостно тонки,
А мать их грела, зажимая в лапах.
И было в этом меховом гнезде
Так много нежности, почти что человечьей,
Что мысль о том, чтоб их топить? И где?
Не просыпалась. Не могло быть речи
Такой, чтоб, повинуясь ло-ги-ке,
Вот это слабое, но всё-таки живое,
Спокойно умертвить в сырой реке,
Швырнув с моста с нетрезвой головою.
Но жизнь сложней эмоций и сопель,
всё, преимущественно, розового цвета,
Прошло всего лишь несколько недель
И от котов житья в квартире нету.
Залезут в очень узкие места,
Где не достать их ни рукой, ни палкой
И почему-то гадят только там?
Пускай бы клали, в-общем-то не жалко,
Но вонь стоит! И с ночи до утра
Во всех углах визжит, стучит, грохочет.
Я понял, что топить давно пора!
Рука готова, а душа не хочет...
Её не перестанут умилять
Котят забавных, бегающих, орды,
Наивный, детски-любопытный взгляд,
Усатые чернеющие морды.
Что делать? Я ума не приложу,
И, зализав царапину на коже,
Очередную тень лишь взглядом провожу,
Пускай живёт. Она от Бога, тоже.