Алечке Ломидзе.
Золотом буду шить надежду свою,
Золотом шить по алому боли своей,
Девять счастливых дней в сердце храню,
Девять счастливых дней.
Я нарисую девять счастливых дней,
Чёрным - на белый лист надежды моей,
На хрупкие крылья бумажных моих голубей -
Девять нездешних дней.
Я убегу, рассыплюсь тысячей солнечных зайцев по пыльным камням мостовой, по ветхим дворам с резными балконами, и воздух будет полон приторным ароматом цветения нездешних трав - весна ,как никак, и ветер будет обволакивать теплом моё усталое сердце. Только шаг - и разделение "там - здесь" перевернётся, оставляя забытым сном питерскую сырость. Но я не смею сделать этот шаг, потому что храню эти девять счастливых дней. Наши реальности оторваны друг от друга, самолёты к тебе от нас не летят, и поезда не идут, поэтому я могу вдоволь наслаждаться своей меланхолией, такой, знаешь ли, очень питерской, терпкой, чуть с горчинкой - подавать с кубиками льда и листиком мяты. Наверное, поэтому я каждый раз бросаюсь ,как в омут, в грохочущее подземелье метрополитена, всякий раз надеясь, что выйдя на конечной станции, я окажусь как бы в другом пространстве. Петербург ведь огромный город, вот ты есть, а вот шагнул в разномастное многолюдье Невского - и исчез навсегда. Твой Тбилиси тоже огромен, столица, как-никак - но я всё же с трудом представляю, что там можно исчезнуть.
Здесь, в лиловости белых ночей слишком много света, чтобы спрятаться от самой себя.