Очерк. 1998 г.
Из переписки Пушкина много нового для себя может почерпнуть обыватель. Привыкший воспринимать великого национального поэта как автора сказок, романа в стихах, десятка-другого вольнолюбивых виршей, он будет приятно или неприятно удивлён, обнаружив, что национальный полубог, бесспорная, неоспоримая и не подверженная никаким сравнениям и невыгодным противопоставлениям симпатия не только просвещённой публики, но и миллионов, знающих всего лишь знаменитое имя - не более того, никогда и не прочитавших ни единой строки из великого наследия, - что этот небожитель был в миру таким же грешным и пошлым человеком: не чуждым сплетне, склоке, двуличию, цинизму, вранью, лицемерию, мелочной задиристости, семи пятницам на неделе, пресмыкательству перед сильными мира сего, отступничеству, огульному охаиванию и огаживанию целых национальностей, самозабвенному воспеванию прелестей войны и убийства, шумным скандалам и болезненному себялюбию, гордыне, мстительности, легкомысленной непорядочности в отношении не только великосветских дам, но и простых деревенских девушек, которых он брюхатил походя, от скуки, препоручая дальнейшие хлопоты о плодах своего женолюбия своим приятелям; что, будучи не весьма прилежным и способным помещиком-крепостником, возлагал свои обязанности на управляющего с попутными рекомендациями отдавать непутёвых своих крестьян в рекрутчину - и пр. и пр. и пр. и пр. Таково оно - «наше всё». Пока… «пока не требует поэта, к священной жертве Аполлон…»
Приближается юбилей Пушкина. По всем каналам и колеям ковыляет пушкинская тема, расфуфыренная людьми, которым сам Пушкин - живой и грешный - совершенно безразличен и мало знаком. Однако приведены в движение все механизмы псевдопушкинской свистопляски, призванной оправдать в глазах миллионов обобранных морально и материально «россиян» политическую тусовку, которая по природе своей поминает идолов исключительно по удобным для неё поводам, в исключительно необходимые ей моменты. И никакие уроки, робко преподанные ей сатириками, обличителями подобной шумихи хотя бы тем же фильмом, где целый символический городок помешался на излиянии верноподданнических чувств великому национальному поэту, сделавши из него фетиш, идола, повод, символ партии пушкинистов, - никакие уроки не впрок этим «организаторам» общественного мнения. Вот и я сейчас запущу в каналы свои стишки, выражающие моё отношение к имени Пушкина и к масштабам его влияния на развитие России, - и посмотрим, какой вой в защиту гения от зубоскальства циника поднимут внезапные нынче пушкинисты! Такова уж природа «простого русского человека»: не может он просто уважать своего якобы кумира! Непременно должен он своё уважение явить в демонстративном благоговейном трепете, сосании и лизании, дабы никто не усомнился в его искреннем почтении к великому! А на того, кто не склонен к подобным излишествам, он с полным правом и с полной уверенностью в своей правоте обрушится в сладострастно злорадостном уличении: ату его! он самого нашего Пушкина не почитает! позволяет себе цинизЬм! ёрничанье! кривлянье! И в убогую головёнку никак не поместится простое соображение, что, будь нынче жив Пушкин, он бы этого своего «почитателя» собственным весёлым и безжалостным пером в пуху вывалял за его же чрезвычайное усердие! Да и как в ней, в головёнке, поместиться чему-то большему, когда в неё с большим трудом из-под палки втемяшилось одно-единственное «лукоморье» школьной хрестоматии, да и то какими-то обрывками-урывками! А весь прочий пыл и жар заимствован с чужих слов да от конъюнктурного дуновения - вона нынче любая ворона с любого забора каркает, любой патриотический телёнок мычит, что Пушкин - «наше всё»! Даже и те божьи слуги и христовы душеприказчики, которых всё тот же великий озорник и прямо и косвенно не раз пощекотал под рясой своим лёгким пёрышком. Вот на днях местный служитель культа мобилизовал всё своё обаяние и красноречие, чтобы в предъюбилейном телевизионном выступлении сообщить мирянам о великом поэте то, что он «позавчера» старательно вычитал у одного-двух художественных биографов и то, что отвечает не столько полной истине о поэте, сколько субъективному мнению тех же биографов да личным пристрастиям самого «докладчика». В частности - якобы абсолютную подлость легкомысленной и пустой жёнушки гения, якобы абсолютную справедливость и оправданность якобы «некрасивого» отношения к этой жёнушке самогО великого супруга. Всё это давно слышано и давно пройдено. Этот уровень «исследований» с чужой оговорки и по досужей наслышке сегодня уже впечатляет разве что «пушкиноведа» того же уровня и разряда. А мне вот недавно звонит один знакомый словесник с недоумением: «Слушай, как это понять: сегодня Пушкин сочиняет «Я помню чудное мгновенье», а через пару дней пишет своему приятелю: «Вчерась оттрахал Аньку!» [ту самую А.П.Керн]. Сохраняю форму выражения словесника и снизойду даже к фантастической осведомлённости любознательного корреспондента*, но обращаю внимание на суть повода. Вот вам и гений! Вот вам и несчастный супруг, павший жертвой светской черни, возглавляемой его же супружницей-кокеткой! А суть такова, что безусловно великий и энциклопедически необъятный гений Пушкина тем и непостижим, что сочетал в себе всё человеческое, что не исключает и грешного, и пошлого, - и уже одним этим посрамил и посрамит ещё не раз любого ханжу и невежду, наперёд задавшего человеку роль облизанного до пресловутой святости и мертвечины христосика, которому всё или почти всё человеческое - чуждо! Любой настоящий художник уже по определению и по специфике своего самоотверженного служения человечеству грешен неисправимо и непоправимо, потому хотя бы, что вынужден в интересах того же человечества тысячи раз согрешить если не в деле, то в мысли, в воображении, в слове, тысячи раз слазать и в шкуру и в душу самого последнего негодяя и самого первого праведника, вывернуть напоказ и себя и не себя, уже тем давая повод для суда и над собой и над ближним. И кто там негодяй? И кем-то явится праведник? И - судьи кто? “Надменные потомки известной подлостью прославленных отцов…” Перед лицом таких пристрастных судий ох как нелегко откровенничать. Они ведь шуток не понимают. Им подай прямую, как ошкуренная палка, речь. С понятными акцентами и приятными оценками. Но я всё-таки рискну. Ради того «молчаливого большинства», которое веками пичкают манной кашкой педагогически адаптированных хрестоматий во имя самой благой цели: возможности спокойно и безнаказанно пасти, откармливать, стричь и резать бессловесное стадо, лицемерно именуемое народом. Вот. Ещё один повод для истерики записного «пушкинолюба»: народ оскорбил! стадом обозвал! А как же иначе? Если столько пастырей, пастухов, значит и стадо где-то рядом помыкивает? Или это народ мычит? Читай, скотина, Пушкина. Там и про стадо, и про пастыря найдёшь. Только он тебя и научит речи. Только он тебя и отучит мычать. Личным примером, а не дидактической риторикой. Только он - а никак не его услужливые льстецы, богомазы, своекорыстные «толкователи-просветители». Уж коли и он тебе не указ - не обессудь. Не тебе, теляти, волка драти.
Я не для того взялся за Пушкина, чтобы по мелочи характера оскорбить его память злорадостным уличением в грешках, не чуждых и великим. Но исключительно потому, что это предпоследний бастион реального торжествующего пошляка, который вот уже полтора столетия привычно и старательно лепит глиняного идола из живого человека, полагая, что этот ослепительно смазливый идол оправдает очевидную пошлость своего ваятеля. Последний же бастион - тот кумир, о котором сам Пушкин обмолвился так: «...это мой последний либеральный бред, я закаялся и написал на днях подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа (Изыде сеятель сеяти семена своя):
Свободы сеятель пустынный...» **
.............................
Нынешняя обскура в голос вопит о том, что де «наше всё» в зрелом возрасте одумалось и отреклось от дерзких заблуждений молодости! Образумилось! И ни словом не обмолвится, что предтечи этой обскуры просто и грубо обломали, изнасиловали ту необузданную жизнь в человеке, которой весело и самозабвенно дышала его молодая муза! Что общими безжалостными усилиями, железными клещами цензуры, опеки, нищеты, опалы и «высочайшей милости», снисходительными подачками и соизволениями, липкой грязью сплетен, доносов и лицемерных увещеваний оскопили гения до уровня своих убогих представлений о нравственности, о художественности, о человечности, о «православии, самодержавии и народности», заставили вольнолюбивую натуру, великую личность унижаться и юродствовать, домогаясь у власти и черни любыми способами и любой ценой возможности реализовать незаурядный талант и неистощимую энергию. Иначе как понять неожиданные после верноподданнических излияний иронические и даже саркастические реплики о царе, о дворе, о собственной роли в этом царстве сцены и позы?
Но:
А.С.Пушкин - А.А.Дельвигу. Середина ноября 1828 г. Из Малинников в Петербург:
<…> На днях было сборище у одного соседа; я должен был туда приехать. Дети его родственницы, балованные ребятишки, хотели непременно туда же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала тихонько от них убраться. Но Петр Маркович их взбуторажил, он к ним прибежал: дети! дети! мать вас обманывает - не ешьте черносливу; поезжайте с нею. Там будет Пушкин - он весь сахарный, а зад его яблочный, его разрежут и всем вам будет по кусочку - дети разревелись; не хотим черносливу, хотим Пушкина. Нечего делать - их повезли, и они сбежались ко мне облизываясь - но увидев, что я не сахарный, а кожаный, совсем опешили. <…>
Вот так.
-----------------------------------------
* А.С.Пушкин - С.А.Соболевскому. Вторая половина февраля 1828 г. Из Петербурга в Москву:
Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощию божией я на днях ----...
** А.С.Пушкин -А.И.Тургеневу. 1 декабря 1823 г. Из Одессы в Петербург.